Афанасий ФЕТ

Афанасий ФЕТ

Источник: А. А. Фет. Стихотворения. Основной фонд, подлинные авторские редакции. Сост. В. В. Кожинов. - М.: Вече, 2000.

ЛАСТОЧКА

Я люблю посмотреть,
Когда ласточка
Вьется вверх иль стрелой
По рву стелется.

Точно молодость! Всё
В небо просится,
И земля хороша —
Не расстался б с ней!

<1840>

КОЛОДНИК

С каждым шагом тяжкие оковы
На руках и на ногах гремят,
С каждым шагом дальше в край суровый —
     Не вернешься, бедный брат!

На лице спокойствие могилы,
Очи тихи; может быть, ты рад,
Что оставил край, тебе немилый?
     Помолися, бедный брат!

<1840>

* * *

Я русский, я люблю молчанье дали мразной,
Под пологом снегов как смерть однообразной,
Леса под шапками иль в инее седом,
Да речку звонкую под темно-синим льдом.
Как любят находить задумчивые взоры
Завеянные рвы, навеянные горы,
Былинки сонные — иль средь нагих полей,
Где холм причудливый, как некий мавзолей,
Изваян полночью, — круженье вихрей дальных
И блеск торжественный при звуках погребальных!

<1841>

* * *

Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег

<1841>

* * *

Печальная береза
У моего окна,
И прихотью мороза
Разубрана она.

Как гроздья винограда,
Ветвей концы висят, —
И радостен для взгляда
Весь траурный наряд.

Люблю игру денницы
Я замечать на ней,
И жаль мне, если птицы
Стряхнут красу ветвей.

<1841>

* * *

Вот утро севера — сонливое, скупое —
Лениво смотрится в окно волоковое;
В печи трещит огонь — и серый дым ковром
Тихонько стелется над кровлею с коньком.
Петух заботливый, копаясь на дороге,
Кричит... а дедушка брадатый на пороге
Кряхтит и крестится, схватившись за кольцо,
И хлопья белые летят ему в лицо.
И полдень настает. Но, Боже, как люблю я,
Как тройкою ямщик кибитку удалую
Промчит — и скроется... И долго, мнится мне,
Звук колокольчика трепещет в тишине.

<1841>

* * *

Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.

«Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай».

Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и все поет,
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.

<1841>

* * *

Сосна так темна, хоть и месяц
Глядит между длинных ветвей.
То клонит ко сну, то очнешься,
То мельница, то соловей,

То ветра немое лобзанье,
То запах фиалки ночной,
То блеск замороженной дали
И вихря полночного вой.

И сладко дремать мне — и грустно,
Что сном я надежду гублю.
Мой ангел, мой ангел далекий,
Зачем я так сильно люблю?

<1842>

ГАДАНИЯ

I

Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
     Я при свечах навела,
В два ряда свет — и таинственным трепетом
     Чудно горят зеркала

Страшно припомнить душой оробелою
     Там за спиной нет огня
Тяжкое что-то над шеею белою
     Плавает, давит меня!

Ну как уставят гробами дубовыми
     Весь этот ряд между свеч!
Ну как лохматый с глазами свинцовыми
     Выглянет вдруг из-за плеч!

Ленты да радуги, ярче и жарче дня...
     Что ж? обернись, погляди!..
Суженый! Золото, серебро! Чур меня,
     Чур меня — сгинь, пропади!

<1842>

II

«Слушай одна ты, — нам не годится».
     Мертвая тишь!..
Только и слышно, чуть шевелится
     Резвая мышь.

«Чу! не стучите! Кто-то шагает
     Вдоль закромов...
Сыплет да сыплет, пересыпает
     Рожь из мешков.

Сыплет орехи, деньги считает,
     Шубой шумит,
Всем наделяет, все обещает,
     Только сердит».

«Ну, а тебе что?» — «Тише, сестрицы:
     Что-то несут.
Так и трясутся все половицы...
     Что-то поют;

Гроб забивают крышей большою,
     Кто-то завыл!
Страшно, сестрицы! Знать, надо мною
     Шут подшутил».

<1842>

ДЕРЕВНЯ

Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за лесом благовест дальний,
И кровлю и крест золотой.

Люблю я немятого луга
К окну подползающий пар,
И тесного, тихого круга
Не раз долитой самовар.

Люблю я на тех посиделках
Старушки чепец и очки;
Люблю на окне на тарелках
Овса золотые злачки;

На столике близко к окошку
Корзину с узорным чулком
И по полу резвую кошку
В прыжках за проворным клубком;

И милой застенчивой внучки
Красивый девичий наряд,
Движение бледненькой ручки
И робко опущенный взгляд;

Прощанье смолкающих пташек,
И месяца бледный восход,
Дрожанье фарфоровых чашек,
И речи замедленный ход;

И собственной выдумки сказки,
Прохлады вечерней струю,
И вас, любопытные глазки,
Живую награду мою!

<1842>

МАДОННА

Я не ропщу на трудный путь земной;
Я буйного не слушаю невежды;
Моим ушам понятен звук иной,
Моей душе приятен глас надежды

С тех пор, как Санцио передо мной
Изобразил склоняющую вежды,
И этот лик, и этот взор святой,
Смирение и легкие одежды,

И это лоно матери, и в нем
Младенца с ясным, радостным челом,
С улыбкою, к Марии наклоненной.

О, как душа стихает вся до дна!
Как много ты с святого полотна
Мне шлешь, мой Бог с пречистою Мадонной!

<1842>

AVE MARIA

Ave Maria — лампада тиха,
В сердце готовы четыре стиха:

Чистая Дева, Скорбящего Мать,
Душу проникла твоя благодать
Неба царица, не в блеске лучей,
В тихом предстань сновидении ей!

Ave Maria — лампада тиха,
Я прошептал все четыре стиха.

<1842>

* * *

На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру
Долго, долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что скользя затевала луна.

И старалась понять темноту,
Где свистал и урчал соловей;
То на небе, то в звонком саду
Билось сердце слышнее у ней.

И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди,
На заре она сладко так спит!

<1842>

* * *

Теплым ветром потянуло,
     Смолк далекий гул,
Поле тусклое уснуло,
     Гуртовщик уснул.

В загородке улеглися
     И жуют волы,
Звезды частые зажглися
     По навесу мглы.

Только хор свой огибает
     Месяц золотой,
Только стадо обегает
     Пес сторожевой.

Да и тот задремлет чутко,
     Не усну лишь я.
Огонек блеснул: малютка,
     Верно, ждет меня.

<1842>

* * *

Вдали огонек за рекою,
Вся в блестках струится река,
На лодке весло удалое,
На цепи не видно замка.

Никто мне не скажет: «Куда ты
Поехал, куда загадал?»
Шевелись же, весло, шевелися!
А берег во мраке пропал.

Да что же? Зачем бы не ехать?
Дождешься ль вечерней порой
Опять и желанья, и лодки,
Весла, и огня за рекой?..

<1842>

* * *

Я жду... Соловьиное эхо
Несется с блестящей реки,
Трава при луне в бриллиантах,
На тмине горят светляки.

Я жду... Темно-синее небо
И в мелких и в крупных звездах,
Я слышу биение сердца
И трепет в руках и в ногах.

Я жду... Вот повеяло с юга;
Тепло мне стоять и идти;
Звезда покатилась на запад...
Прости, золотая, прости!

<1842>

* * *

Ночью как-то вольнее дышать мне,
Как-то просторней...
Даже в столице не тесно!
Окна растворишь:
Тихо и чутко
Плывет прохладительный воздух.
А небо? А месяц?
О, этот месяц-волшебник!
Как будто бы кровли
Покрыты зеркальным стеклом,
Шпили и кресты — бриллианты;
А там, за луной, небосклон
Чем дальше — светлей и прозрачней.
Смотришь — и дышишь,
И слышишь дыханье свое,
И бой отдаленных часов,
Да крик часового,
Да изредка стук колеса
Или пение вестника утра.
Что бы проплыть тому облаку мимо!
На что ему месяц?..
Знать, уж так должно, знать, предназначено было...

<1842>

БЮСТ

Когда — из мрамора иль гипса — предо мною
Ты в думы погружен венчанной головою, —
Верь, не вотще глаза устремлены мои
На изваянные кудрей твоих струи,
На неподвижные, изваянные думы,
На облик гения торжественно-угрюмый,
Как на пророчество великого певца —
На месяц, день и год печального конца!
Нет! мне не верится, что жил ты между нами,
Что — смертный — обладал небесными дарами,
Что ты так мало жил, что ты не умирал —
И никому даров небес не завещал!

<1842>

* * *

Шумела полночная вьюга
В лесной и глухой стороне.
Мы сели с ней друг подле друга.
Валежник свистал на огне.

И наших двух теней громады
Лежали на красном полу,
А в сердце ни искры отрады
И нечем прогнать эту мглу!

Березы скрипят за стеною,
Сук ели трещит смоляной...
О друг мой, скажи, что с тобою?
Я знаю давно, что со мной!

<1842>

ВЕЧЕРНИЙ САД

Не бойся вечернего сада,
На дом оглянися назад, —
Смотри-ка все окна фасада
Зарею вечерней горят.

Мне жаль и фонтана ночного,
Мне жаль и жуков заревых,
Мне жаль соловья заревого
И ночи цветов распускных.

Поверь мне: туман не коснется
Головки-малютки твоей,
Поверь, — ни одна не сомнется
Из этих упругих кудрей.

Поверь, что природа так гибко
Твоим покорится очам,
Поверь мне, что эта улыбка
Царица и дням и ночам.

Сопутники вечера — что ж вы?
Ответствуйте милой моей! —
Поверь мне, что узкой подошвы
Роса не коснется твоей.

<1842>

* * *

Когда не свищет вихрь в истерзанных снастях,
А вольно по ветру летает легкий флаг,
Когда над палубой нависнет пар недужный
И волны, пеною окаймлены жемчужной,

Так дружно к берегу бегут, а ты в тени
Приморских яворов лежишь, — тогда взгляни, —
Как пена легкая начнет приподниматься
И в формы стройные Киприды округляться.

<1842>

ГОРНЫЙ КЛЮЧ
(Офелии)

С камня на камень висящий,
С брошенных скал на утес
Много кристалл твой блестящий
Пены жемчужной унес.

Был при деннице румян ты,
Был при луне бледен ты,
Гордо носил бриллианты,
Скромно цветы и листы.

Много твой шум отдаленный
Чуждых людей приманил,
Много про чудо вселенной
Странник в дому говорил.

Тучи несут тебе воду,
Чуждые люди дары,
Сила дарует свободу,
Шелест и прелесть игры.

Чудо тревожной неволи,
Что же мне бросить в поток?
Кубок ли звонкий, кольцо ли,
Розы ли юный шипок?

Розу увядшую, друг мой,
Кинул я с желтым листком,
Чувство, и зренье, и слух мой
Гибнут с последним цветкам.

<1842>

К МОРФЕЮ

На ложе, свежими цветами испещренном,
В пурпуровом венце, из мака соплетенном,
Довольно спать тебе, красавец молодой.
Проснись, молю тебя, скорей глаза открой
И дай коснуться мне целебного фиала,
Чтоб тихо я уснул, чтоб сердце не страдало.

Люблю душистый сок твоих целебных трав,
Люблю твои уста, люблю твой кроткий нрав,
Диану полную над детской колыбелью,
В которой ты лежишь, предавшийся безделью,
И ложа тесноту, и трепетную тень,
И страстные слова, и сладостную лень.

<1842>

* * *

Как на черте полночной дали
     Тот огонек,
Под дымкой тайною печали
     Я одинок.

Я не влеку могучей силой
     Очей твоих,
Но приманю я взор твой милый
     На краткий миг.

И точка трепетного света
     Моих очей —
Тебе печальная примета
     Моих страстей.

<1842>

* * *

Поверьте мне с надеждой тайной
Стиху я верю своему;
Быть может, прихотью случайной
Дано значение ему.

Так точно, в час осенней тучи,
Когда гроза деревья гнет,
Листок бесцветный и летучий
Вас грустным лепетом займет.

<1842>

* * *

Когда кичливый ум, измученный борьбою
С наукой вечною, забывшись, тихо спит,
И сердце бедное одно с самим собою,
Когда извне его никто не тяготит,

Когда, безумное, но чувствами всесильно,
Оно проведает свой собственный позор,
Бестрепетностию проникнется могильной
И глухо наречет свой страшный приговор:

Страдать, весь век страдать, бесцельно, безвозмездно,
Стараться пустоту наполнить — и взирать,
Как с каждой новою попыткой глубже бездна,
Опять безумствовать, стремиться и страдать, —

О, как мне хочется склонить тогда колени,
Как сына блудного влечет опять к Отцу! —
Я верю вновь во все, — и с шепотом моленья
Слеза горячая струится по лицу.

<1842>

ДАЛЬ

Облаком волнистым
Прах встает вдали;
Конный или пеший —
Не видать в пыли!

Вижу: кто-то скачет
На лихом коне.
Друг мой, друг далекий,
Вспомни обо мне!

<1843>

* * *

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало,

Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь — но только песня зреет.

<1843>

УЗНИК

Густая крапива
Шумит под окном,
Зеленая ива
Повисла шатром;

Веселые лодки
В дали голубой;
Железо решетки
Свистит под пилой.

Отпетое горе
Уснуло в груди,
Свобода и море
Горят впереди.

Прибавилось духа,
Затихла тоска,
И слушает ухо,
И пилит рука.

<1843>

* * *

Не ворчи, мой кот-мурлыка,
В неподвижном полусне;
Без тебя темно и дико
     В нашей стороне;

Без тебя все та же печка,
Те же окна, как вчера,
Те же двери, та же свечка,
     И опять хандра...

У соседа ненароком
Я сказал ей слова три
О прекрасном, о высоком —
     Скука — хоть умри!

Неотвязчивая вьюга
Разыгралася в трубе...
От двоякого недуга
     Так не по себе.

Не ворчи же, кот-мурлыка,
В неподвижном полусне;
Без тебя темно и дико
     В нашей стороне.

<1843>

ВИДЕНИЕ

     Не ночью, не лживо
Во сне пролетело виденье:
     Свершилося диво —
Земле подобает смиренье!

     Прозрачные тучи
Над дикой Печерской горою
     Сплывалися в кучи
Под зыбью небес голубою,

     И юноши в белом
Летали от края до края,
     Прославленным телом
Очам умиленным сияя.

     На тучах, высоко,
Все выше, в сиянии славы
     Заметно для ока
Вставали Печерские главы.

<1843>

ВАКХАНКА

Под тенью сладостной полуденного сада,
В широколиственном венке из винограда
И влаги вакховой томительной полна,
Чтоб дух перевести, замедлилась она.
Закинув голову, с улыбкой опьяненья,
Прохладного она искала дуновенья,
Как будто бы власы уж начинали жечь
Горячим золотом ей розы пышных плеч.
Одежда жаркая все ниже опускалась,
И молодая грудь все больше обнажалась,
А страстные глаза, слезой упоены,
Вращались медленно, желания полны.

<1843>

ЛЕГЕНДА

Вдоль по берегу полями
     Едет сын княжой,
Сорок отроков верхами
     Следуют толпой.
Странен лик его суровый,
     Все кругом молчит,
И подкова лишь с подковой
     Часто говорит.

«Разгуляйся в поле», — сыну
     Говорил старик.
Знать, сыновнюю кручину
     Старый взор проник.
С золотыми стременами
     Княжий аргамак,
Шемаханскими шелками
     Вышит весь чепрак.

Но, печален в поле чистом,
     Князь себе не рад
И не кличет громким свистом
     Кречетов назад.
Он давно душою жаркой
     В перегаре сил
Всю неволю жизни яркой
     Втайне отлюбил.

Полюбить успев вериги
     Молодой тоски,
Переписывает книги,
     Пишет кондаки.
И не раз в минуты битвы
     С жизнью молодой
В увлечении молитвы
     Находил покой.

Едет он в раздумье шагом
     На лихом коне;
Вдруг пещеру за оврагом
     Видит в стороне:
Там душевной жажде пищу
     Старец находил,
И к пустынному жилищу
     Князь поворотил.

Годы страсти, годы спора
     Пронеслися вдруг,
И пустынного простора
     Он почуял дух.
Слез с коня, оборотился
     К отрокам спиной,
Снял кафтан, перекрестился -
     И махнул рукой.

<1843>

БЛУДНИЦА

Но Он на крик не отвечал,
Вопрос лукавый проникая,
И на песке, главу склоняя,
Перстом задумчиво писал.

Во прахе, тяжело дыша,
Она, жена-прелюбодейка,
Золотовласая еврейка
Пред ним, грешна и хороша.

Ее плеча обнажены,
Глаза прекрасные закрыты,
Персты прозрачные омыты
Слезами горькими жены.

И понял Он, как ей сродно,
Как увлекательно паденье:
Так юной пальме наслажденье
И смерть — дыхание одно.

<1843>

* * *

Уж верба вся пушистая
     Раскинулась кругом;
Опять весна душистая
     Повеяла крылом.

Станицей тучки носятся,
     Тепло озарены,
И в душу мощно просятся
     Блистательные сны.

Везде разнообразною
     Картиной занят взгляд,
Шумит толпою праздною
     Народ, чему-то рад...

Дитя тысячеглазое,
     Не знает он, что в нем
Приветно-величавое
     Зажглось святым огнем;

Что жизни тайной жаждою
     Невольно жизнь полна;
Что над душою каждою
     Проносится весна.

<1844>

* * *

Рассказывал я много глупых снов,
На мой рассказ так грустно улыбались;
Многозначительно при звуке странных слов
Ее глаза в глаза мои вперялись.

И время шло. Я сердцем был готов
Поверить счастью. Скоро мы расстались, —
И я постиг у дальних берегов,
В чем наши чувства некогда встречались.

Так слышит узник бледный, присмирев,
Родной реки излучистый припев,
Пропетый вовсе чуждыми устами:

Он звука не проронит, хоть не ждет
Спасения, — но глубоко вздохнет,
Блеснув во мгле ожившими очами.

<1844>

* * *

О, долго буду я, в молчанье ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную тьму.

<1844>

* * *

Когда мои мечты за гранью прошлых дней
Найдут тебя опять за дымкою туманной,
Я плачу сладостно, как первый иудей
     На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,
Тобой так сладостно и больно возмущенных
В те дни, как постигал я первую любовь
     По бунту чувств неугомонных.

По сжатию руки, по отблеску очей,
Сопровождаемым то вздохами, то смехом,
По восторгающей гармонии речей
     С серебряным и вечным эхом.

<1844>

* * *

     Как мошки зарею,
Крылатые звуки толпятся;
     С любимой мечтою
Не хочется сердцу расстаться.

     Но цвет вдохновенья
Печален средь будничных терний;
     Былое стремленье
Далеко, как выстрел вечерний.

     Но память былого
Все крадется в сердце тревожно...
     О, если б без слова
Сказаться душой было можно!

1844

НА СМЕРТЬ БРАЖНИКОВА

Взвод, вперед, справа по три, не плачь!
Марш могильный играй, штаб-трубач!
Словно ясная тучка зарей,
Ты погаснул, собрат молодой!
Как печаль нам утешить свою,
Что ты с нами не будешь в строю?
Гребень каски на гробе ведь наш,
Где с ножнами скрестился палаш.
Лишь тебя нам с пути не вернуть!
Не вздохнет молодецкая грудь,
И рука, цепенея как лед,
На прощанье ничьей не пожмет.
Но, безмолвный красавец, в гробу
Ты дрожащую слышишь трубу,
И тебе и в земле не забыть,
Как тебя мы привыкли любить.
Взвод, вперед, справа по три, не плачь!
Марш могильный играй, штаб-трубач!

1845

* * *

Я вдаль иду моей дорогой
И уведу с собою вдаль
С моей сердечною тревогой
Мою сердечную печаль.

Она-то доброй проводницей
Со мною об руку идет
И перелетной, вольной птицей
Мне песни новые поет.

Ведет ли путь мой горной цепью
Под ризой близких облаков,
Иль в дальний край широкой степью,
Иль под гостеприимный кров, —

Покорна сердца своеволью,
Везде, бродячая, вольна,
И запоет за хлебом-солью,
Как на степи, со мной она.

Спасибо ж тем, под чьим приютом
Мне было радостней, теплей,
Где время пил я по минутам
Из урны жизненной моей,

Где новой силой, новым жаром
Опять затрепетала грудь,
Где музе-страннице с гусляром
Нетруден показался путь.

1845

* * *

Теплый ветер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.

И далеко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.

К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплют с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.

С думой легкой, с думой страстной
Я гляжу на дальний путь, —
И надеждою напрасной
Молодая млеет грудь.

<1845>

* * *

Эх, шутка-молодость! Как новый, ранний снег
Всегда и чист и свеж! Царица тайных нег,
Луна зеркальная над древнею Москвою
Одну выводит ночь блестящей за другою.
Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..
На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..
Бегу!.. Далекие, как бы в вознагражденье,
Шлют звезды в инее свое изображенье,
В сиянье полночи безмолвен сон Кремля.
Под быстрою стопой промерзлая земля
Звучит, и по крутой, хотя недавней стуже
Доходит бой часов порывистей и туже.
Бегу!.. Там нежная и трепетная та
Несет на поцелуй дрожащие уста,
Чье имя, близ меня помянуто без цели,
Не даст мне до зари забыться на постели;
Чей шорох медленный уж издали меня
Кидает в полымя мгновенно из огня
И чей глубокий взор, блистающий вниманьем,
Исполнил жизнь мою безумством и страданьем.

<1847>

* * *

Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот;
Смотри: из-за дремлющих сосен
Как будто пожар восстает.

Сияние северной ночи
Я помню всегда близ тебя,
И светят фосфурные очи,
Да только не греют меня.

<1847>

* * *

Еще весна, — как будто неземной
Какой-то дух ночным владеет садом.
Иду я молча, — медленно и рядом
Мой темный профиль движется со мной.

Полуодевшись, ветви предают
Лазурь небес, туман подернул траву,
А я иду — и рад святому праву
Ходить — иду, и соловьи поют.

Несбыточное грезится опять,
Несбыточное в нашем бедном мире,
И грудь вздыхает радостней и шире,
И вновь кого-то хочется обнять.

А будет время: снова искупить
Весна природу будет торопиться;
Но это сердце перестанет биться
И ничего не будет уж любить.

<1847>

* * *

О не зови! Страстей твоих так звонок
     Родной язык.
Ему внимать и плакать, как ребенок,
     Я так привык!

Передо мной дай волю сердцу биться
     И не лукавь,
Я знаю край, где все, что может сниться,
     Трепещет въявь.

Скажи, не я ль на первые воззванья
     Страстей в ответ
Искал блаженств, которым нет названья
     И меры нет?

Что ж? Рухнула с разбега колесница,
     Хоть цель вдали,
И распростерт заносчивый возница
     Лежит в пыли.

Я это знал — с последним увлеченьем
     Конец всему;
Но самый прах с любовью, с наслажденьем
     Я обойму.

Так предо мной дай волю сердцу биться
     И не лукавь!
Я знаю край, где все, что может сниться,
     Трепещет въявь.

И не зови — но песню наудачу
     Любви запой;
На первый звук я как дитя заплачу —
     И за тобой!

<1847>

* * *

Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь.
Ты втайне поняла души смешную муку,
Усталых прихотей ты разгадала скуку;
Мы вместе — и судьбе я молча предаюсь.

Без клятв и клеветы ребячески-невинной
Сказала жизнь за нас последний приговор.
Мы оба молоды, но с радостью старинной
Люблю на локон твой засматриваться длинный;
Люблю безмолвных уст и взоров разговор.

Как в дни безумные, как в пламенные годы,
Мне жизни мировой святыня дорога;
Люблю безмолвие полунощной природы,
Люблю ее лесов лепечущие своды,
Люблю ее степей алмазные снега.

И снова мне легко, когда, святому звуку
Внимая не один, я заживо делюсь;
Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,
Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь.

<1847>

* * *

Помедли... люди спят; медлительной царицей
Луна двурогая обходит небеса;
Все медлит разойтись с серебряной зарницей:
И ветр, и облака, и горы, и леса.

Я не пойду туда, где камень вероломный,
Скользя из-под пяты с отвесных берегов,
Летит на хрящ морской; где в море вал огромный
Придет и убежит в объятия валов.

Там вечный шум, там нет неясного сознанья
Какой-то святости звездолюбивых дум
И тихой радости немого созерцанья.
Я не пойду туда: там моря вечный шум.

<1847>

* * *

Я болен, Офелия, милый мой друг!
Ни в сердце, ни в оке нет силы,
О, спой мне, как носится ветер вокруг
Его одинокой могилы.

Душе раздраженной и груди больной
Понятны и слезы и стоны.
Про иву, про иву зеленую спой,
Про иву сестры Дездемоны.

<1847>

* * *

Что за вечер! А ручей
     Так и рвется
Как зарей-то соловей
     Раздается!

Месяц светом с высоты
     Обдал нивы,
А в овраге блеск воды,
     Тень да ивы.

Знать, давно в плотине течь:
     Доски гнилы, —
А нельзя здесь не прилечь
     На перилы.

Так-то все весной живет!
     В роще, в поле
Все трепещет и поет
     Поневоле.

Мы замолкнем, что в кустах
     Хоры эти, —
Придут с песнью на устах
     Наши дети,

А не дети, так придут
     С песнью внуки.
К ним с весною низойдут
     Те же звуки.

<1847>

* * *

Ветер злой, ветр крутой в поле
     Заливается,
А сугроб на степной воле
     Завивается.

При луне на версте мороз —
     Огонечками.
Про живых ветер весть пронес
     С позвоночками.

Под дубовым крестом свистит,
     Раздувается.
Серый заяц степной хрустит,
     Не пугается.

<1847>

ЗМЕЙ

Чуть вечернею росою
Осыпается трава,
Чешет косу, моет шею
Чернобровая вдова.

И не сводит у окошка
С неба темного очей,
И летит, свиваясь в кольца,
В ярких искрах длинный змей.

И шумит все ближе, ближе,
И над вдовьиным двором,
Над соломенною крышей
Рассыпается огнем.

И окно тотчас затворит
Чернобровая вдова;
Только слышатся в светлице
Поцелуи да слова.

<1847>

* * *

Непогода, осень, куришь,
Куришь — все как будто мало.
Хоть читал бы, только чтенье
Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову бальную
Все такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...

Но болезненно-тревожна
Принужденная дремота,
Точно в комнате соседней
Учат азбуке кого-то,

Или кто их знает? где-то,
В кабинете или в зале,
С писком, визгом пляшут крысы
В худо запертом рояле.

<1847>

* * *

Летний вечер тих и ясен;
Посмотри, как дремлют ивы;
Запад неба бледно-красен,
И реки блестят извивы.

От вершин скользя к вершинам,
Ветр ползет лесною высью.
Слышишь ржанье по долинам?
То табун несется рысью.

Да оставь окно в покое,
Подожди еще немножко —
Я не знаю что такое, —
Полетел бы из окошка!

<1847>

* * *

Уснуло озеро; безмолвен черный лес;
Русалка белая небрежно выплывает,
Как лебедь молодой, луна среди небес
Скользит и двойника на влаге созерцает.

Уснули рыбаки у сонных огоньков;
Ветрило бледное не шевельнет ни складкой;
Лишь карпия порой плеснет у тростников,
Оставя резкий круг сребра на влаге гладкой.

Как тихо... Каждый звук и шорох слышу я,
Но звуки тишины ночной не прерывают, —
Пускай живая трель ярка у соловья,
Пусть шильник водяной, русалки колыхают.

<1847>

ЛИХОРАДКА

«Няня, что-то все не сладко!
Дай-ка сахар мне да ром.
Все как будто лихорадка,
Точно холоден наш дом». —

«Ax, родимый, бог с тобою:
Подойти нельзя к печам!
При себе всегда закрою,
Топим жарко — знаешь сам». —

«Ты бы шторку опустила...
Дай-ка книгу... Не хочу...
Ты намедни говорила,
Лихорадка... я шучу...» —

«Что за шутки споэаранок!
Уж поверь моим словам:
Сестры, девять лихоманок,
Часто ходят по ночам.

Вишь, нелегкая их носит
Сонных в губы целовать!
Всякой болести напросит
И пойдет тебя трепать». —

«Верю, няня!.. Нет ли шубы?..
Хоть всего не помню сна,
Целовала крепко в губы —
Лихорадка ли она?»

<1847>

НЕПТУНУ ЛЕВЕРЬЕ

Птицей,
Быстро парящей птицей Зевеса
Быть мне судьбою дано всеобъемлющей.
Ныне, крылья раскинув над бездной
Тверди, — ныне над высью я
Горной, там, где у ног моих
Воды,
Вечно несущие белую пену,
Стонут, и старый трезубец Нептуна
В темных руках повелителя старого блещет.
Нет пределов
Кверху и нет пределов
Книзу.

Здравствуй!
На половинном пути
К вечности, здравствуй, Нептун! Над собою
Слышишь ли шумные крылья и ветер,
Спертый нагрудными сизыми перьями? Здравствуй!
Нет мгновенья покою;
Вслед за тобою летящая
Феба стрела, я вижу, стоит,
С визгом перья поджавшая, в эфире.
Ты промчался, пронесся, мелькнул и скрылся,
А я!

Здравствуй, Нептун!
Слышишь ли, брат, над собою
Шумный полет? — Я принес
С жаркой, далекой земли,
Кровью упитанной,
Трупами тучной,
Лавром шумящей,
Мой привет тебе: здравствуй, Нептун!

Вечно, вечно,
Как бы ни мчался ты, брат мой,
Крылья мои зашумят, и орлиный
Голос к тебе зазвучит по эфиру:
Здравствуй, Нептун!

<1847>

ДИАНА

Богини девственной округлые черты,
Во всем величии блестящей наготы,
Я видел меж дерев над ясными водами,
С продолговатыми, бесцветными очами
Высоко поднялось открытое чело, —
Его недвижностью вниманье облегло,
И дев молению в тяжелых муках чрева
Внимала чуткая и каменная дева.
Зефир вечеровой между листов проник, —
Качнулся на воде богини ясный лик;
Я ждал — она пойдет с колчаном и стрелами,
Молочной белизной мелькая меж древами,
Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,
На желтоводный Тибр, на группы колоннад,
На стогны длинные... Но мрамор недвижимый
Белел передо мной красой непостижимой.

<1847>

* * *

Лозы мои за окном разрослись живописно и даже
     Свет отнимают. Смотри, вот половина окна
Верхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними,
     Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.
Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!
     Ты доставать виноград высунешь руку на двор, —
Белую полную ручку легко распознают соседи,
     Скажут: она у него в комнате тайно была.

<1847>

* * *

Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый направил
Быстрых коней, Фаетонову гибель, за розовый Эос;
Круто напрягши бразды, он кругом озирался, и тотчас
Бойкие взоры его устремились на берег пустынный.
Там воскурялся туман благовонною жертвою; море
Тихо у желтых песков почивало; разбитая лодка,
Дном опрокинута вверх, половиной в воде, половиной
В утреннем воздухе, темной смолою чернела — и тут же,
Влево, раскинуты были обломки еловые весел,
Кожаный щит и шелом опрокинутый, полные тины.
Дальше, когда порассеялись серые волны тумана,
Он увидал на траве, под зеленым навесом каштана
(Трижды его обежавши, лоза окружала кистями) —
Юношу он на траве увидал: белоснежные члены
Были раскинуты, правой рукою как будто теснил он
Грудь, и на ней-то прекрасное тело недвижно лежало,
Левая навзничь упала, и белые формы на темной
Зелени трав благовонных во всей полноте рисовались;
Весь был разорван хитон, округленные бедра белели.
Будто бы мрамор, приявший изгибы от рук Праксителя,
Ноги казали свои покровенные прахом подошвы,
Светлые кудри чела упадали на грудь, осеняя
Мертвую силу лица и глубоко-смертельную язву.

<1847>

* * *

Ее не знает свет, — она еще ребенок;
Но очерк головы у ней так чист и тонок,
И так подвижен склон ее округлых плеч,
Что дней недальних грез у ней не устеречь.
Дохнет тепло любви, — младенческое око
Лазурным пламенем засветится глубоко,
И гребень, ласково-разборчив, будто сам
Пойдет медлительней по пышным волосам,
Персты румяные, бледнея, подлиннеют...
Блажен, кто замечал, как постепенно зреют
Златые гроздия, и знал, что, виноград
Сбирая, он вопьет их сладкий аромат!

<1847>

* * *

Странное чувство какое-то в несколько дней овладело
     Телом моим и душой, целым моим существом:
Радость и светлая грусть, благотворный покой и желанья
     Детские, резвые — сам даже понять не могу.
Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень
     Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет
Утренний запах цветов, птичек звонкие песни —
     Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!
Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежно
     Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,
То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только
     Всю озираю тебя, всю — от пробора волос
До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,
     Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.
Жалко... да нет — хорошо, что никто не видал, как взглянула
     Ты на сестрицу, когда та приходила сюда
Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы
     Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,
Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.
     Можно ль так ложно его вещи учить понимать!
Как отворялися двери, расслушать я мог, что учитель
     Каждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:
Он говорил, что любить есть действие — не состоянье.
     Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги.
Я говорю, что любить — состоянье, еще и какое!
     Чудное, полное нег!.. Дай бог нам вечно любить!

<1847>

ВЕСЕННИЕ МЫСЛИ

Снова птицы летят издалека
К берегам, расторгающим лед,
Солнце теплое ходит высоко
И душистого ландыша ждет.

Снова сердца слышнее биенья,
И опять так хотелось бы жить...
За такие, о друг мой, мгновенья
Как нам жизни за жизнь не любить?

Но сойдемся ли снова так близко
Средь природы разнеженной мы,
Как видало ходившее низко
Нас холодное солнце зимы?

<1848>

* * *

     Где север — я знаю!
Отрадному предан недугу,
     Весь день обращаю
И очи и помыслы к югу.

     В дали ли просторной
Твое забелеет жилище, —
     Как в области горной,
Я сердцем и разумом чище.

     Услышу ли слово
Твоей недоверчивой речи, —
     И сердце готово
Стремиться до будущей встречи.

<1849>

* * *

Шепот, робкое дыханье,
     Трели соловья,
Серебро и колыханье
     Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,
     Тени без конца,
Ряд волшебных изменении
     Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
     Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
     И заря, заря!..

<1850>

* * *

В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,
Чудные душу порой посещают минуты.
Дух окрылен, никакая не мучит утрата,
В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!
Близкой души предо мною все ясны изгибы:

Видишь, как были, — и видишь, как быть мы могли бы!
О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,
Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!
Я отзовусь — но, внемля бестелесному звуку,
Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!

1851

* * *

     Напрасно!
Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу,
И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно;
Тебе улыбаюсь, а внутренне горько я плачу,
     Напрасно!

     Разлука!
Душа человека какие выносит мученья!
А часто на них намекнуть лишь достаточно звука.
Стою как безумный, еще не постиг выраженья:
     Разлука.

     Свиданье!
Разбей этот кубок; в нем капля надежды таится.
Она-то продлит и она-то усилит страданье,
И в жизни туманной все будет обманчиво сниться
     Свиданье.

     Не нами
Бессилье изведано слов к выраженью желаний.
Безмолвные муки сказалися людям веками,
Но очередь наша, и кончится ряд испытаний
     Не нами.

     Но больно,
Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;
В груди человека до них бы добраться довольно...
Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны,
     Но больно.

<1852>

* * *

Какие-то носятся звуки
И льнут к моему изголовью.
Полны они гордой разлуки,
Дрожат небывалой любовью...

Ведь годы ж прошли? И тогда-то
Душа не изведала страсти...
Что ж сердце болезненно сжато
Влияньем неведомой власти?

Казалось бы, что ж? Отзвучала
Последняя нежная ласка,
По улице пыль пробежала,
Почтовая скрылась коляска...

И только... Но песня разлуки
С несбыточной шутит любовью,
И носятся светлые звуки,
И льнут к моему изголовью...

<1853>

* * *

Растут, растут причудливые тени,
     В одну сливаясь тень...
Уж позлатил последние ступени
     Перебежавший день.

Что звало жить, что силы горячило —
     Далеко за горой.
Как призрак дня, ты, бледное светило,
     Восходишь над землей.

И на тебя, как на воспоминанье,
     Я обращаю взор...
Смолкает лес, бледней ручья сиянье,
     Потухли выси гор;

Лишь ты одно скользишь стезей лазурной;
     Недвижно все окрест...
Да сыплет ночь своей бездонной урной
     К нам мириады звезд.

<1853>

* * *

Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад.
Люди спят; одни лишь звезды к нам глядят.
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат — слышит только соловей...
Да и тот не слышит — песнь его громка;
Разве слышат только сердце да рука:
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли;
Да рука, услыша, сердцу говорит,
Что чужая в ней пылает и дрожит,
Что и ей от этой дрожи горячо,
Что к плечу невольно клонится плечо...

<1853>