Нет в мире большаго гиганта,
чем наша русская страна,
и не было еще таланта,
какого б Русь не создала.

Пусть будет, что судьбой жестокой
терпели мы монгольский гнет,
что смута бороздой широкой
прервала наш славянский лет.

Пусть испытания нашествий
в стране оставили свой след
и годы бунтов и безчестий
повергли Руст в стихию бед.

Но, проходя огонь и муки,
моя безсмертная страна
из стали выковала руки
и сталью залила сердца.

И если грохот потрясенья
моей страны не поразил,
напрасны будут опасенья,
что Росс в дерзаниях остыл.

На протяжении столетий
народ не раз спасал страну
и, свергнув гнеты лихолетий,
взвивался бурей в высоту.

Такой народ достоин хвалы
и прав на свой природный быт,
такой народ взрывает скалы,
такое племя - динамит.

Сорвут славянские титаны
оковы новаго рабства,
залечат травленыя раны
и кровью смытыя сердца.

Утихнут страсти вожделений,
умолкнут взрывы и раздор
и силой жизненных велений
Россия выйдет на простор.

На смену ужасам и мукам
придет прощение и мир,
народ найдет тропу к наукам,
к труду и звукам славных лир.

Семья славян объединится
в единый, жертвенный союз,
в сердцах любовь воспламенится
и вспыхнет пламя вечных муз.

Славяне выйдут на высоты,
они такими рождены,
они - орлиные полеты,
они - дерзающие львы!

Варшава, 1938.

Природа севера - равнины,
овраги, горы и холмы,
спокойная поверхность рек,
седой мороз, алмазный снег,
во сне закованныя льдины,
мятель, заносы, вой ветров -
мне в детстве волновали кровь.

Я помню - сосны вековыя
перекликались с высоты,
дубы шумели, пела ель,
клубилась паром неба бель -
там разжигали мои грезы
стыдливый поцелуй березы
и трепет девственной весны.

Она врывалась своевольно,
шутя лукаво над зимой -
ссылала гром, сжигала кровь,
метала искрами любовь,
шалила ласково и больно,
купаясь в солнце и цветах,
в росе, зефире и сердцах.

И все живое трепетало
в объятьях вечной красоты,
тонуло в чистых ласках дня,
сплеталось, мучилось любя,
искрилось первобытной страстью,
питалось радостью и сластью-
прикосновеньем теплоты.

И я любил. Я упивался
дыханьем солнечных лучей,
я рвал цветы, я тосковал,
я наслаждался, ревновал,
за неизведанным гонялся,
я клялся, нервничал, шутил
и с новой силой все любил.

Горело лето. Воды спали,
лениво нежилась листва,
пылал огнями долгий день -
все как могло тянулось в тень,
теряло стыд, бродило наго,
крепясь живительною влагой
и загорая до красна.

. . . . . . . . . . . .

И раз, на дальнем небосклоне
вдруг взвился к небу адский дым.
Все небо оковал свинец -
тьма - туча мантий - наконец
, на бушевавшем полигоне
из мантий появился бес -
пылая злобой, жег он лес.

Стонали дубы, сосны, ели,
ссылая в небо бездну искр;
готовясь к смерти, среди слез,
шептал молитвы строй берез,
метались звери, птицы, гады
и шли в огонь… не знал пощады
несущий гибель красный диск.

С трудом дышалось - треск и грохот
глушил как молот… неся вопль,
смола душила, дым слепил,
вокруг огонь серпом косил,
над лесом несся адский хохот,
холодный, мстительный и злой…
припоминавший волчий вой.

Я видел этот ад глазами,
я слышал вопли и мольбы,
бросался в скопище огня
и был безсилен как дитя -
костер пылал… как истуканы,
валились в пламя великаны,
без противленья и борьбы.

И вдруг стремительно сорвался
могучий ветер, горизонт
стянулся тучей, грянул гром,
схватились молнии с огнем,
небесный свод заколебался,
метнув в огонь потоки вод -
и смолкнул волчий хоровод.

. . . . . . . . . . . .

Струился день - осенний, грустный -
рыдало небо… стихла ширь…
заволоклась туманом даль…
скелеты тлели, как печаль,
облекшись в траурную схизму,
над ними ветер правил тризну
и нес укор в застывший мир.

Живых, увечных и усопших
прикрыли саваны снегов…
зима раскинула наряд,
равняя всех в один разряд -
леса, дубравы, боры, рощи,
под погребальный перезвон,
сковал глубокий, мертвый сон…

. . . . . . . . . . . .

Придет весна - в заре купаясь,
блеснет лучами небосклон -
настанет девственная новь
и вспыхнет пламенем любовь!
Зашепчут дубы… сосны… ели…
тогда вернусь я к колыбели,
отдать земле моей поклон.

Ландварово, 1938.

Motto.
В дебрях дремучих, считая от Волхова
- так повествует Баян -
между Днепром некрещеным и Волгою,
выросло племя славян.

В дивной, причудливой, умкнотой местности,
выйдя из капли росы,
жить начала в молчаливой
девушка редкой красы.

Долго спала в одиноком безмолвии
тихим, таинственным сном,
но разбудили красавицу молнии,
шум урагана и гром.

Скрылась в пещере зверями покинутой,
ложе устлала из мху,
к выходу камень тяжелый придвинула
и поселилась в лесу.

Бурый медведь охранял ея логово,
пчелы носили ей мед -
чтила огонь и Перуна суроваго,
воду и солнечный всход.

Ранней весной, уносимая радостью,
вышла на старый курган
и, шаловливо резвясь своей нагостью,
в камнях нашла буздыган.

Вскрикнула. Вздрогнул курган разсердившийся
(правда то была, иль миф),
только из недра земли разступившейся
поднялся заспанный скиф.

Очи протер и в немом изумлении
взглядом Росу пожирал -
жег ее стыд - скиф, придя в изступление,
кожу с груди ей сорвал.

Брови красавицы вспыхнуло молнией,
грозно блеснул буздыган -
тело метнулось ударом сраженное,
брызнуло кровью из ран.

Тихо склонилась над павшим противником,
кровь уняла на виске…
Скиф холодел - Роса, в полном безсилии,
пала на влажном песке.

Ночи и дни проводила в молении
с пламенной просьбой к богам
смерть отогнать - за цену искупления,
жизнь завещав небесам.

Внемлел Перун. Скиф вернулся в сознание -
выпил до тины ручей,
Роса же стала готовить постлание,
верная клятве своей.

Папоротник мягкий устлала под соснами,
сверху - копну ковыля,
лилий и ландышей босыми ножками
издалека нанесла.

Первое ложе, украсив по княжески,
скифу дала, а себе
сучьев набрала сухих и с той тяжестью
вышла к соседней горе.

Там у подножия дуба столетняго
сбросила тяжкую кладь -
небо нахмурилось - жутко и трепетно
стала огонь разжигать.

Быстро суки занялись, скиф приподнялся -
Роса развила косу
и в белокурыя, длинныя волосы
молча вплела цвет-весну.

Ветер сорвался и тучи запенились -
скиф подорвался, упал -
пламя метнулось, холмы набекренились,
дым костра на землю пал.

Скиф онемел, пламя быстро раздвинулось -
Роса взошла на костер,
тысячи искр в небо бешено кинулись,
камни посыпались с гор.

Грянул Перун стоголовый, озлобленный,
молнии резали ширь,
сосны валились на щепы раздроблены -
дрогнул языческий мир.

Хаос - зловещая тьма - вопли дьявола -
Грохот - стенанья и вой -
все поднялось, размахнулось, ударило,
все подорвалось на бой!

Тучи раздвинулись, на землю ринулись…
рев грома, молния, град,
стон гор, огонь, вой потоков - все сдвинулось -
воды, земля, небо, ад…

. . . . . . . . . . . . . .

Солнце блеснуло победно, восторженно -
радуга взвилась дугой,
распря стихий была небом расторгнута
- огни залиты водой.

Скиф на локте приподнялся с усилием
- дуб срезан был пополам -
к пню прислонившись стояла стыдливая
Роса - не верил глазам.

Бросился к ней с воплем диким и радостным
- не было сил… застонал.
Роса смотрела тоскливо и жалостно -
поднялся… снова упал…

Вышла с истлевшаго места заклятия
и, не стыдясь наготы,
пала безумному скифу в объятия,
с пламенем первой любви…

. . . . . . . . . . . . . .

Раны зажили. Скиф - названный Рославом -
Росу как жизнь полюбил
и на вершине дремучаго острова
первый очаг заложил.

Юная девушка, скифом прельщенная,
клятвенный дала обет
(клятву кровавою жертвой скрепленную)
- выдать потомков на свет.

Клятву сдержала - с лазурью весеннею
сына и дочь родила,
Славом назвала любимаго первенца,
Славою - дочь назвала.

Годы шли. Каждой весной к дню Купалову
в теплую, звездную ночь,
перед пылавшим костром - цвета алаго -
сын родился, либо дочь.

Нежная мать одарила их верностью,
нравом прямым, красотой -
дикий отец дал им мысль дерзновенную,
стойкость и нрав боевой.

Рослые, сильные, храбрые, гордые
начали землю пахать,
в пуще охотиться, рыбною ловлею
пищу себе добывать.

Так у слияния Волхова с Ильменем,
в дебрях сосновых лесов,
выросла - Россами звана по имени -
стая славянских орлов.

Друскеники, 1938.

- Страну возможностей великих
мою заветную страну,
неоднократно сонмы диких
смести пытались в прах и мглу.

Когда спокойные славяне
в степях привольных скот пасли
и, не платя подушной дани,
не зная вовсе поля брани,
еще не брались за мечи…

с пустынь, лесов и гор востока,
на тысячах лихих коней,
велениями злого рока,
как волны бурнаго потока,
залили гунны гладь степей.

И стон пронесся над равниной -
кровь брызнула из жил славян,
луга покрылись мертвечиной
и волки хлынули лавиной
по застывающим следам.

Но из лесов, болот, ущелий,
когда уж высох вражий след,
вернулись Россы к колыбели,
где кости близких еще тлели,
разя немым укором свет.

Повыростали частоколы…
мечи ковались… шли года
и в дебрях пасмурных и голых
раскинулись деревни, села
и запестрели города.

Из них на рубеже мурманском,
приткнувшись к водному пути,
великий Новгород славянский,
внедрясь на север басурманский,
стал первым городом Руси.

И этот город своевольный,
богатый денежной казной,
внося порядок в край раздольный,
призвал своею властью стольной
варягов править над страной.

В нем Рюрик заложил державу,
прославил свой могучий род -
отсель взлетел орел двуглавый
и стал ходить за первой славой
лихой и жертвенный народ.

Гостеприимный, дружный, смелый,
безумно преданный вождям,
в кровавых битвах озверелый,
рукой направленный умелой -
он вышел к вражьим берегам.

В боях и схватках закаленный,
с дружиной ратной князь Олег,
богатством Греции прельщенный,
на Царев-город отдаленный
отважный делает набег.

И в память той победы славной,
над башней града был прибит,
как символ властности державной
- могучей Византии равный -
Олегов в битвах смятый щит.

С тех пор над Русью Киев княжил,
черпая власть из вод Днепра -
богатств несметных город нажил -
и не один правитель вражий
пытался Киев сжечь до тла.

Но стольный град держался твердо,
вселяя страх в сердца врагов,
над башней стяг взвивался гордо
и не посмели вражьи орды
разбить гнезда степных орлов.

Из них пронесся славой бранной
лихой язычник Святослав,
с своей дружиною избранной
он княжил битвой безустанной,
презреньем к смерти смерть поправ.

Им были начаты набеги
на кочевавших дикарей -
хозары, ясы, печенеги
от вод Днепра и до Онеги
бежали от стальных мечей.

Его стопой, Владимир Красный
дошел до Корсунских ворот
и будучи без меры страстным,
одним приказом самовластным
крестил языческий народ.

Погром пронесся над богами, -
Перун утоплен был в Днепре,
страна украсилась крестами
и между пылкими князьями
утихли споры о земле.

Явилась "Правда". Ярким словом
промолвил мудрый Ярослав -
Путивлем, Киевом и Псковом
и каждым русским градом новым
стал управлять законоглав.

И не срамя земли заветной,
в кровопролитнейших боях,
блеснув отвагой беззаветной,
громил противников несметных
лихой Владимир Мономах.

Столетья шли и Русь степная
на зависть крепла и росла,
мечом границы прорубая,
от стоков Волги до Дуная
и от Двины - до вод Днепра.

Но бог войны вопил о дани -
откуда власть ему дана! -
и чашу новых испытаний,
под звуки стонов и рыданий,
пришлось Руси испить до дна.

С низовий Каспии далекой,
как смоляной, кипящий вар,
капризами судьбы жестокой -
лавиной вылилась широкой
орда несметная татар.

И диким ордам Чингиз-Хана,
несущим ужас и позор,
пылавшим страстью басурмана
и верой в своего тирана -
князья решили дать отпор.

Забылось дело единенья
- вожди вели бои вразбродь -
и азиатскаго стремленья,
кровавых зверств и изступленья
не смог остановить народ.

На берегах бурливой Калки,
разбив на голову князей,
при исте-варварской смекалке,
взвалив на груды пленных балки,
вели татары пир зверей.

Утихло все. На поле сечи
еще дымились черепа,
людской не было слышно речи
стада ворон держали вече
и не росла в степях трава.

___

После ужаснаго погрома
прошло всего тринадцать лет,
когда средь молнии и грома
с вершин Уральскаго пролома
скатились сонмы новых бед.

Несметным полчищам Батыя
могли дорогу преградить
одни дружины молодыя, -
забыв заветы боевые,
рискнула Русь врагов разбить.

Но доблесть молодых центурий
решить победы не могла -
безстрашный князь великий Юрий
врубился в стан татарский бурей,
но был разбит числом врага.

Пал Муром, Кострома и Суздаль -
живых монголы брали в плен
и на потеху ханским мурзам,
вязав гужами к конским уздам,
сгоняли в Азию на мен.

И сотни лет на рынках мира
виднелись тысячи рабов -
в Крыму, Чесме, у стен Каира
от головы за четверть лиры
славян сбывано, как волов.

Никто не знал таких страданий,
какия перенес народ,
и по велениям Казани
страну согнули в рог бараний,
сметая весь славянский род.

Остатки Россов уходили
на вольный север. Киев пал.
Колокола набаты били
и трубы медныя трубили
о том, что судный день настал…

И вот, на Русь ссылая беды,
у стоков девственной Невы,
внушая близкий миг победы,
отбросив риск, решили шведы
урвать кусок чужой земли.

Пошли. Надвинулись оравой
на обнаженную страну,
но на отрез им вышел лавой
вождь молодой - не крытый славой -
желая спор решить в бою.

Чье тело и чей дух сильнее?
Где дерзость, храбрость, стойкость, страх?
Князь Александр был смелее, -
как стоков крови - снег белее -
разбиты были шведы в прах.

Урок был дан врагу жестокий
на добрых пару сотен лет -
в той битве север одинокий
возстал горой за край широкий,
смывая кровью вражский след.

. . . . . . . . . . . . . .

На смену им пришли тевтоны
железным полчищем бойцов,
глуша мечом мольбы и стоны,
их крестоносные бароны
ворвались в древний город Псков.

Но славный Александр Невский,
идя Олеговой стопой,
на этот новый вызов дерзкий,
решил прикончить орден зверский,
готовя смело новый бой.

На глади озера Чудского
в трескучий, северный мороз,
под рокот клича боевого -
один стремительней другого
столкнулись - шваб и храбрый Росс.

И брызнул кровью день заплаты -
ломились льдины - снег краснел -
не помогли тевтонам латы,
когда славянские булаты
врубились в толщу вражьих тел.

Как ураган прошли дружины
сквозь строй оскаленных мечей -
их смертоносный натиск львиный
разнес врагов, срывая льдины
и звенья орденских цепей.

Умолкла брань. С весной лазурной
привольный север был спасен
и шваб воинственный и бурный,
пролив слезу над свежей урной,
в тяжелый погрузился сон.

Под игом вражьяго плененья
Иван, прозваньем Калита,
собрал совет - его решеньем,
иным на зависть укрепленьем,
столицей названа - Москва.

И этот новый город стольный
стал сердцем русских городов.
Люд дальний, как и люд окольный,
дружинный, знатный и бездольный
тянул на звон колоколов.

Москва росла и укреплялась,
хоть враг был близок ея стен,
Москва как будто-бы смирялась -
Москва, однако, поднималась
в надежде быстрых перемен.

Страна окрепла, закипела,
народ был вылечен от ран
и время действия назрело -
тогда Москва решила смело
смести в бою татарский стан.

Довольно быть Руси в неволе!
Росс - сын страны, а не изгой!
И вот на Куликовом поле,
по Дмитрия Донского воле,
сошлись враги на смертный бой.

Вперед бойцы! Сверкнули копья,
кривыя сабли и мечи,
полилась кровь, раздались вопли…
дружины, орды рвались в хлопья
в неописуемой сечи.

Земля разверзлась, горы гнулись
и в небо несся адский стон,
от людской крови реки вздулись -
стихии меж собой столкнулись,
сему свидетель - Тихий Дон!

Татары вдребезги разбиты,
бежал безславно хан Мамай -
позор, обиды кровью смыты
и дни печали позабыты -
воспрянул духом славный край.

Гнет трехсотлетья свергнут властно
и не погиб славянский род,
в нем единенье не угасло
и жертвы даны не напрасно -
страну героев спас народ.

И дабы не было раздоров,
как меж князей бывало встарь,
чтоб Русь не покрывать позором,
не гнуть страну чумой и мором
- едину власть ввел Грозный царь.

Расширил он свои владенья,
воюя доблестно мечом -
Казань взята его веленьем
и наступило покоренье
Сибири храбрым Ермаком.

Ужасен был Иван Четвертый
суров безмерно и жесток,
но правил он рукою твердой,
раздвинув грань державы гордой
на север, запад и восток.

Во всех историях народов,
(как долго существует мир)
тиранов, гениев, немродов,
должно сменить звено уродов,
ведущих страны в мутный вир.

И Русь судьба не пощадила -
по смерти Грознаго, на трон
Бог весть кого она садила
и каждая, чужая сила
страну пыталась взять в полон.

С убийством Дмитрия-Младенца
род славный Рюрика угас
и злою волей пораженцев
для самозванцев и лишенцев
настал весьма удобный час.

В России наступила смута,
пожары, кражи, голод, мор -
страна в дугу была согнута
и жажда власти так раздута,
что трон российский занял вор.

. . . . . . . . . . . . . .

Лже-царь засел без противленья
в тиши варяжеских палат,
когда же улеглось смятенье
и весь народ пришел в волненье -
в Москве ударили в набат.

Литую шапку Мономаха
не каждый может с честью несть!
- венцом Григория-монаха
была залита кровью плаха
и незатаенная месть.

Но муть попрежнему царила
по всей взволнованной стране -
покамест Русь еще бродила,
судьба капризная судила
полякам стражу взять в Кремле.

Когда в палатах пир шел барский,
а Русь хлебала щи да квас,
решили Минский и Пожарский
спасти шатавшийся трон царский
и жаркий выдали наказ.

Русь закипела - обозлилась,
мосты сорвала - разлилась,
Русь как один вся ополчилась,
рванула грудью - Русь взбесилась
и как один вся поднялась.

Враг уходил. В Москве престольной
собрался общинный совет -
был произведен выбор вольный
и под трезвон стоколокольный
спасен был трон на триста лет.

Татарский гнет, раздор и смута
страну повергли в истый ад -
на души наложили пута,
растлив тела хлестаньем кнута
и Русь попятили назад.

Отдав приказ полкам стрелецким
хранить Москву от новых бед,
не тронута насильем шведским
страна спала бы сном мертвецким
еще, пожалуй, сотню лет.

Но сила высшая судила,
сорвать с Руси оковы сна,
страну к дерзаньям побудила
и дверь на запад прорубила
под ярким гением Петра.

Сей непреклонный повелитель -
моряк, рабочий, вождь и царь,
военной мощи заложитель
был первый славный обновитель,
сметавший плесень, мох и старь.

К морям! - было его дерзаньем,
им был заложен первый флот
и, на пути к труду и знаньям,
согласно царским приказаньям,
к усильям призван был народ.

Пока страна зашевелилась,
воспрянув жертвенно от сна,
вся Польша кровью оросилась -
ватага шведов в ней разлилась
потоком пламени и тла.

Король-немрод страны надменной,
дышавший славой боевой,
с своей армадою отменной
ходил тропою неизменной -
от новой славы в новый бой.

Узнав о замыслах восточных
под Нарвой встретил он Петра
и здесь разбив его наочно,
войска на Краков бросил срочно
добить воспрявшаго врага.

Но Петр, ничуть не унывая,
решил использовать урок
и сотни пушек отливая,
хоть нетерпением сгорая,
назначил Карлу новый срок.

Разбив на голову поляков,
король пошел в донскую степь
и, взбунтовавши там казаков,
степную голь и гайдамаков,
решил медведя взять на цепь.

А Петр, стянувшись под Полтавой,
дорогу шведам преградил
и, на врагов гремевших славой,
своих питомцев двинул лавой
и шведский авангард разбил.

Успехом первым окрыленный,
ввел в битву новые полки
и Карл, внезапно изумленный,
увидел натиск изступленный
и шведов рваных на куски.

И бледный, подбирая нервы,
не веря в счастливый исход,
Карл двинул все свои резервы -
но Петр колонны бросил первый,
сменив тем самым битвы ход.

Столкнулись корпуса стальные
и вспыхнул с новой силой бой -
пошли гвардейцы молодые
в огонь - за славой, как шальные,
как гром изверженый грозой.

Уступом конница вклинилась,
врубаясь в груды шведских тел,
пехота массой в бреши вбилась,
рванула, рявкнула, вздыбилась,
сил людских перейдя предел.

Напора не сдержали шведы,
раздалось мощное - ура!
и, закрепляя миг победы,
по окровавленному следу
лихая конница пошла.

Преследуемый волей злою,
превозмогая желчь и боль,
с поникшей грустно головою,
успел уйти тропой степною
один лишь раненый король.

А Петр с открытою душою,
лихих соратников кумир,
с чистейшей, русской простотою,
своих врагов собрав гурьбою,
позвал на свой победный пир.

И к морю прорубившись властно
сквозь смертоносный шведский вал,
он жарко, пламенно и страстно
на финских топях не напрасно
столицу новую создал.

Согласно царскаго веленья,
там был заложен первый порт
и для развития творенья,
взведен - на случай нападенья -
по мощи первый в мире форт.

В боях, ремеслах и науках
впервые призван был талант -
и вывел Русь - в огне и муках,
в поту, крови и славных звуках -
великий, северный гигант.

Страна, по смерти великана,
исполнила его завет.
Страна - империей названа,
пошла вперед стопой титана,
дивя могуществом весь свет.

И так, во славу разростаясь,
дерзающий славянский клан,
достойно, гордо и не таясь,
иных гигантов не пугаясь,
стал бастионом всех славян.

Из Малой Азии волною
в Европу турки ворвались
и окровавленной рукою,
как лютой язвой моровою,
в балканских пахарей впились.

Засев победно на Балканах
на добрых пару сотен лет,
пахали турки на славянах,
купая их в кровавых банях
и став синонимом всех бед.

Прошли века, а люд славянский
не в силах сбросить был ярмо
и полумесяц мусульманский,
как символ власти оттоманской,
скреплял славянское рабство

. . . . . . . . . . . . . .

Могучей волею народа
трон Мономаха заняла -
Семирамида. Ей природа,
дав титул княжескаго рода,
талант правления дала.

Блестящая императрица,
поставив памятник Петру,
его завет блюла, как львица…
и вскоре ханская столица
пала в божественном Крыму.

На Черном море гордо взвился
Андреев-Первозванный флаг,
султан турецкий возмутился -
тряхнул страной и ополчился,
решив славян зажать в кулак.

Но вот под славною Чесмою,
дитя заветное Петра -
российский флот, сорвавшись к бою,
разбил турецкий больший вдвое,
и сжег все корабли до тла.

В боях при Ларге и Кагуле,
поднявши турок на штыки,
плюя на ядра и на пули,
орлы славянские стряхнули
врагам кровавые клыки.

Султан смирился… но судьбою
было давно предрешено
ходить на мусульман войною
и гений проявить герою -
пред ним склоняю я чело.

Суворов! - в этом звучном слове
закован грозный мир войны,
в нем славный звук пролитой крови,
счастливый луч славянской нови,
в нем мощь и гордость всей страны.

Сей вождь в стремлении упорном
не знал сомнений, ни преград,
блеснул он гением безспорным,
пройдя по жизни бурным штормом,
как кованый в огне булат.

Пал Кинбурн стянутый пожаром,
за ним Очаков - грянул гром! -
безсмертным штыковым ударом
был задан злобным янычарам
блестящий рымникский погром.

Султан клялся в порыве злости,
что вверх пойдет скорей Дунай,
что поломают себе гости
скорее черепа и кости,
чем сдастся грозный Туртукай.

Но вождь лихой - с талантом бурным -
врагов повсюду с честью бил
и, дав приказ взять крепость штурмом,
одним движением бравурным
ворвался в мощный Измаил.

И, проходя сквозь ад сражений,
непобедимый русский вождь,
не знавший вовсе поражений,
создал легенду дерзновений,
скрепя на веки нашу мощь.

Тем временем в краине галлов
казнен был немощный король,
та же судьба ждала вассалов,
и вскоре - рядом бурных шквалов -
дорвалась к власти чернь и голь.

Этапом новых потрясений
явилась смена старых карт,
конвент закрыт без всяких прений
и на арену вышел гений -
блестящий консул Бонапарт.

Честолюбивый, смелый, властный,
тиран и баловень судьбы,
холодный в меру, в меру страстный
он создал замысел опасный -
зажечь весь мир огнем войны.

Взят гордый Рим, Берлин и Вена,
Стокгольм и пламенный Мадрид,
пал Амстердам, склонив колена,
не избежал несчастий плена
Каир - под сенью пирамид.

Разбив союзныя державы,
с молниеносной быстротой
Наполеон с вершины славы,
одним движением булавы,
пол мира двинул за собой.

С своей ордой разноплеменной,
как олимпийский полу-бог,
в победных битвах искушенный
и до зубов вооруженный,
пошел он маршем на восток.

Но перед ним не преклонился
славян восточных властелин -
Он в нападеньи не смутился,
в сынах Руси не усумнился
и принял тяжкий бой - один.

И Русь, как встарь, заколыхалась,
готовясь дать врагам отпор -
страна ждала, страна мужалась,
страна разбить врага поклялась
своей судьбе наперекор.

. . . . . . . . . . . . . .

Весенней, теплою порою
французы Неман перешли
и, рвясь к обещанному бою,
они колонною густою
к стенам Смоленска подошли.

Под этим древним, русским градом
дана была народу честь
сдержать врага трехдневным адом,
горою тел и трупным смрадом,
тая в сердцах глухую месть.

Не даром трое суток бились
и кровь не даром пролита!
Три армии соединились
и воле мудрой подчинились
виды видавшаго орла!

Герой Очакова - Кутузов,
внимая голосу страны,
решил зарвавшихся французов
не допустить до вод Яузы
и стен поднявшейся Москвы.

. . . . . . . . . . . . . .

Бородин! - тебе нет равных
среди всех битв, среди всех стран -
сколько имен героев славных,
безвестных, знатных и державных
спасло здесь кровью честь славян.

Бородино! - как дерзновенно
звучишь ты гордостью в сердцах -
как Русь сама ты незабвенно,
веками будешь ты не тленно
и славой будешь на устах!

И вспыхнул бой огнем вулкана,
зловещим призраком смертей,
в борьбе сплелись два великана,
два разъяренных вражьих стана,
объятных пламенем страстей.

Пехота с конницей столкнулась
блеснули сабли, палаши
и поле битвы всколыхнулось,
порвалось, в сторону метнулось,
топя бойцов в волнах крови.

Горя огнем, атаковали
ряды французов левый фланг,
как молнии в грозу блистали
струи свинца и лава стали,
сменяясь лавами фаланг.

И горы трупов завалили
сей славный, русский бастион.
В огне, дыму, крови и пыли,
как стебель срезанный ковыли,
здесь пал герой - Багратион.

Огнями битва разгоралась
орудья рвались от стрельбы -
страна геройски защищалась,
страна своею кровью клялась,
страна поднялась на дыбы!

Бой кончился. Враги стояли
напротив. В сумерках ночных
все поле стоны оглашали -
одни лишь мертвецы молчали,
ждя предрешения живых.

На утро мертвецы ожили -
их голос слышен был везде,
они одни вопрос решили,
и командиры огласили -
без боя отступать к Москве.

У стен ея вождь одноокий,
взяв на себя удар судьбы,
решил своим умом глубоким
пойти на умысел жестокий
- сломить врага в стенах Москвы.

Напрасно у горы поклонной
ждал Бонапарт послов-бояр -
Москва казалась непреклонной,
казалась пропастью бездонной
Москву до тла сжигал пожар.

И клятву Русь свою сдержала -
начав с сожжения Кремля,
врагов в своих тисках зажала
и шаг за шагом изгоняла
из недр славянских - навсегда.

. . . . . . . . . . . . . .

Как безотрадно отступленье
по блеске сладостных побед,
как мрачен вид и запах тленья,
среди руин и запустенья,
когда еще мерцает свет!

Среди природы полудикой,
среди морозов и снегов
остатки армии великой,
босой, голодной и разбитой,
брели как скопище волков.

На березинских переправах,
зажатые со всех сторон,
французы треснули в суставах -
и, позабыв о прежних славах,
тайком бежал Наполеон.

Не будучи в Европе старшей,
одна лишь Русь спасла престиж
и властной волею монаршей,
в итоге безпримерных маршей,
войсками занят был Париж.

Свободно, гордо и победно
вздохнула русская земля.
Печаль и мрак прошли безследно
и, обновляясь, заповедно
из пепла выросла Москва.

И так, от пахоты - до брани,
идя без устали вперед,
самолюбивые славяне
достигли безпредельной грани,
своих богатств теряя счет.

Настало время развернуться,
тряхнуть вершинами Балкан
славянским братьям встрепенуться
и в битвах грудьями столкнуться
с ордою хищных мусульман.

. . . . . . . . . . . . . .

Нахмурились враги державы -
достойный их триумвират,
в предвидении близкой славы,
ссадил дессант у Балаклавы
и залил Крым свинцом гранат.

И снова кровь и новый вопль -
в пример всем русским городам,
как молнией сраженный тополь,
взорвался гордый Севастополь,
но не сдался в бою врагам.

Та доблесть Русью всколыхнула,
зажгла дерзанием народ,
славянский жертвенник раздула
и средь неистоваго гула -
Россию бросила вперед.

С вершин Гуниба взволновался,
кипя враждой полсотни рас,
за рукоять кинжала взялся
и умереть в бою поклялся -
объятый пламенем Кавказ.

В защиту братьев угнетенных,
веками там терпевших гнет,
сорвались стаи закаленных
орлов, в боях не побежденных,
спеша в завещанный налет.

Как ураган срывает скалы,
взметая вековую пыль,
были взяты ущелья, валы,
потоки, гнезда, перевалы
и вождь врагов - лихой Шамиль.

. . . . . . . . . . . . . .

А забалканские славяне,
внимая откликам побед,
в дальнейшем гибнув под ножами,
с надеждой в сердце и слезами
- в России видели просвет.

Пришли пора представить туркам
счета за пролитую кровь -
блеснуть герою в белой куртке
и храбрым орленятам Гурко
схватиться с горным волком вновь.

Сияет славой Шипка, Плевна,
гремят Рущук и Казанлык -
пришла славянская царевна
и страстно, пламенно и гневно
сорвала вражеский ярлык.

Идя победными маршами,
войска взяли хребты Балкан,
где безпримерными делами
и в жертву данными телами
зажгли огнем сердца славян.

В итоге жертвенных походов
был свержен азиатский гнет,
и тени византийских сводов
зажглись дерзанием народов,
поднявших крылья в новый лет.

Непобедимая держава
с времен Великаго Петра
разлилась гордо, величаво
от Соловков - до Балаклавы
и от Камчатки - до Днестра.

Почив на лаврах, Русь вздремнула,
а наступил двадцатый век -
век милитарнаго разгула,
когда средь воинскаго гула
враги готовились в набег.

И с островов архипелага,
без объявления войны,
безшелестным движеньем гада,
армада желтаго микадо
взорвала наши корабли.

Но наглость та не возмутила,
как раньше, сплоченный народ -
страна в дерзаниях остыла,
фронт не имел поддержки тыла,
пришел печальный пятый год.

. . . . . . . . . . . . . .

Порой бывали столкновенья,
страну будившия от сна,
когда в кровавом искупленьи,
предпочитая смерть - плененью,
дивили русские врага.

Еще не извелись герои
и гордо реял славный стяг,
когда в неравном, жарком бое,
храня заветные устои,
погиб, но не сдался "Варяг".

В степях, поросших гаоляном,
под свист картечи и фанфар,
в лихом бою под Ляояном,
был нанесен косым буянам
достойный русскаго удар.

Но это славное сраженье,
в корне сломившее врагов,
вожди почли за пораженье
и, дав приказ об оступленьи,
сломили веру в мощь бойцов.

Страна ждала. Войска роптали.
Глотал эскадры океан.
Вожди победы просыпали
и понапрасну устилали
горами трупов гаолян.

Отдав врагам пол Сахалина
Россия прекратила спор.
Страну стянула паутина,
гнет поражений, узы сплина
и новый, внутренний раздор.

В стране пошел зловещий шопот,
раздавшийся из катакомб,
по всей стране понесся ропот,
призыв к борьбе и бурный топот -
страну глушили взрывы бомб.

Но власти твердою рукою
в столицах подавили бунт
и, рисковавших головою,
сослали дальнею тропою -
на Сахалин и в дебри тундр.

А в это время на Балканах
кроваго вспыхнул бунт славян -
возстали, наконец, все кланы
и азиатские тираны их сжечь -
поклялись на Коране.

Но Русь страдальцев не забыла,
она встала за них горой,
она славян вооружила
и в ряды героев влила -
она их двинула на бой.

Пришло несчастливое время -
славяне были уж не те
и зачесалось туркам темя,
когда воинственное племя
блеснуло удалью в огне.

Над неприступными горами,
блистая крыльями знамен,
взвились славяне соколами
и смертоносными боями
спасли оплот своих племен.

Венцом победнаго сраженья
было изгнание врага -
заветный миг освобожденья
от векового угнетенья
и радость вольнаго труда.

Но разве запад мог смириться
с потерей мощи мусульман,
желая силою пробиться
и по пути обогатиться
за счет дерзающих славян!

И вот иным врагам на смену,
под лозунгом - восток долой!
прельстив тройным союзом Вену,
и победно вышел на арену,
дерзающий Вильгельм Второй.

В ответ на наглости тевтонов
безвестный, гордый славянин,
не испугавшись мести тронов,
резни, смертей, крови и стонов,
за честь страны - возстал один.

Одна лишь бомба роковая
взорвала пламенем весь мир -
с вершин балканских начиная,
все на пути своем сметая,
пошел волной кровавый пир.

Бледнеют дни Наполеона
и меркнет слава пирамид -
сорвались в битву миллионы
и смылись кровью все знамена -
столкнулись - сталь… и динамит.

Пошли на смерть войска Антанты,
сомкнув железныя ряды -
схватились мощные гиганты -
выла шрапнель - рвались бризанты
и в черепа впились штыки.

От взрывов бомб земля стонала -
в тела бойцов вжирался газ -
вода эскадры поглощала -
стальная лава - небо рвала
и рвал бетон в куски фугас.

Пока победами блистали
Брусилов, Гинденбург и Фош
мильоны жизней сокрушали
штыки, картечь, разрывы стали
и злобная, сыпная вошь.
Славянских братьев защищая,
Россия бросилась в огонь
и снова сила неземная,
кольцо зловещее смыкая,
страну надежд столкнула в тонь.

Как динамит, разя бетоны,
раздался грохот октября -
с голов посыпались короны -
сорвались с оснований троны
и в недрах треснула земля.

И вспыхнул бунт кипящей лавой,
сжигая Русь до наготы -
повержен в прах орел двуглавый
и злобной мантией кровавой
стянула смерть всю ширь страны.

Над Русью размахнулся молот,
дробящий сталь и черепа -
растлил Россию мор и голод -
сердца сковал звериный холод
и кровью Русь смылася до дня.

. . . . . . . . . . . . . .

На фронте грозные тевтоны
еще держались целый год,
но расшатались две короны
и пали мощные бетоны,
давя истерзанный народ.

Утихла страсть жестокой брани…
погас огонь… остыла сталь…
Антанта стягивала дани
и, месть тая, рубила грани…
пришел злопамятный Версаль.

Европа шумно поделилась,
создав премудро новый гнет…
и о Руси не позабылось -
лежало плохо - пригодилось…
Европа!.. Русь представит счет!

Страна из немощи возстанет,
страна еще поднимет спор,
страна дерзать не перестанет,
Россия новой славой грянет -
Россия выйдет на Босфор!

. . . . . . . . . . . . . .

Из туч семнадцатаго года,
с эпохой новых пирамид,
под сенью багрянаго свода,
упорной силою народа,
ковался новый монолит.

И несмотря на истязанья,
на гнет тиранов, ужас тьмы,
народ в труде нашел призванье
и миллионное дерзанье
Россию ставит на дыбы.

Но алчный враг стальной державы
готовит вновь кровавый пир,
забыв последствия Полтавы,
год березинской переправы
и сотни битв потрясших мир.

Народ борьбою закаленный
достойный даст врагам отпор -
народ угрозой возмущенный,
народ до стоп вооруженный,
народ в крови утопит спор.

Не тронь Руси! - она велика,
она могуча, как титан -
не тронь Руси! - в ней сил без лика,
она пряма, упорна, дика,
она будящийся вулкан!

Друскеники-Вильно 1938.

В степи нетронутой, безбрежной,
окованной хребтами гор,
среди природы безмятежной,
любя широты и простор
орел резвился светло-серый,
могучий, гордый сын степей,
задорный и безумно смелый -
невольный страх степных зверей.

Он сотни лет парил в высотах,
купаясь в солнечных лучах,
в природой созданных красотах,
в дремучих, девственных лесах,
снижался молнией за птицей,
рвал в клочья диких зверенят,
делясь добычею с орлицей
и стаей малых орленят.

Соперники не раз пытались
орла степного заклевать,
не раз и стаями бросались,
пытаясь в схватке отобрать
права владения равниной,
права на леты и улов -
но бешеный отпор орлиный,
сметал все происки врагов.

И креп в борьбе орел восточный,
ревниво степь свою любя,
летал он в дальний край полночный,
в простор - за горы и моря -
дремал над пламенной Тавридой,
срывался бурей на Босфор,
парил над пылкою Колхидой
и высью Цизальпинских гор.

. . . . . . . . . . . . . .

В эпоху полнаго расцвета
восточный, гордый властелин
владел шестою частью света
и ширью неба и равнин,
не зная более достойных
среди иных пород орлов -
завистных, злобных, безпокойных,
как дуновения ветров.

И собрались в полет нежданный
три хищных, алчущих врага,
решив в кровавой схватке
бранной сразить славянскаго орла -
отторгнуть силою просторы,
долины, степи и моря,
взлететь на каменныя горы
и овладеть гнездом орлят.

Сплелись в тисках стальных объятий
на смерть гигантские орлы,
под клекот гнева и проклятий,
среди густой, вспененной мглы,
средь блеска молнии и грома,
средь воя злобнаго ветров,
средь потрясения Содома
и смытых кровью облаков.

Ударом смелым мощных крыльев
разбил орел двоих врагов,
напряг последнее усилье
и, стоком проливая кровь,
в своей последней, смертной схватке
отбил родимое гнездо,
спас орленят и волю матки,
сломав себе в бою крыло.

И, очищая клюв когтями,
осел у трещины в скале,
из дна которой, меж камнями,
безшумно выполз на заре
огромный гад, дышавший злобой -
один укус и сын степи
забился бешеной тревогой,
зажатый в мощные тиски.

. . . . . . . . . . . . . .

И бьет скалу орел безсильный
своим единственным крылом,
пытаясь у черты могильной,
сорвать врага стальным когтем,
теряя в схватке оперенье
и мощь орлинаго броска,
тревожась новым нападеньем
и разорением гнезда.

Но сокрушит орел гигантский
упорство злобнаго врага,
сорвется вновь орел славянский,
взлетев в простор, за облака,
упьется девственностью вешней,
забудет боль заживших ран
и разольется новой песней -
победной песней всех славян.

Варшава 1939

Мне было как-то очень грустно,
пожалуй, даже тяжело -
вокруг было мертво и пусто
мысль рвалась… изменяла русло…
струилась вновь… я взял перо.

Из сонма в тьме бегущих мыслей
блеснула тысячью огней
и понеслась стрелою быстрой -
снопами молний - мысль о ней…

Кто не любил из нас? какою
в сердцах у всех она была?
единой… пламенной мечтою…
всегда волнующей… святою…
любимой раз… и навсегда.

Ей можно быть в миру прелестной,
богатой, знатной, молодой
и даже бедной и безвестной -
цветущей - иногда больной.

Моя мечта была царевной,
славянской - редкой красоты,
мечтательной, во всем примерной,
богатой сказочно и верной,
влекущей даром простоты.

Как я любил ее безумно
в мои семнадцать с чем то лет,
когда восторженно и шумно
она пленяла целый свет!

Какой чарующей и нежной
была она среди всех нас,
какою была безмятежной,
достойной, славной и безбрежной,
зашитой в соболь и атлас.

Я был так юн, когда над нею
стряслась нежданная беда -
мою пленительную фею
во сне похитила орда.

Сорвав с ея чела корону
и обнажив до наготы
ея рыдания и стоны
пытались заглушить Нероны
зловещим пиром сатаны.

Но фею пламенной любовью
дарили тысячи пажей
и брызнули равнины кровью -
огнем войны, огнем страстей.

Взвились полетом дерзновенным,
разя жестокаго врага,
блеснув отвагой незабвенной,
в боях распятые геенной
герои белаго креста.

Пылала степь. Сквозь клубы дыма
шли лавой спаянной пажи.
с Мурмана, Балтики и Крыма
с вершин Урала - вглубь страны.

И задрожали истуканы,
оскалив злобно черепа,
когда лихие великаны,
стянув могучие тараны,
громить начали терема.

Шатались башни. Гордо вился
у стен твердыни славный стяг,
поток крови во рвах струился -
пажи дерзали, гибнул враг.

От неминуемой расплаты
уж не могли спасти врагов
ни силы ада, а ни латы -
спасли их медные набаты
и грозный в силе бунт рабов…

Враг справа, слева - враг опасный
тупой, безумный - враг кругом,
враг безпощадный, враг ужасный,
стихийный, как подземный гром…

Рабы всем сонмищем напали
на обескровленных пажей -
пажи достойно умирали,
пажи смутили палачей.

За беззаветное дерзанье
пажи были умерщвлены,
спасенных горсть пошла в изгнанье,
- страну сковали узы тьмы.

Пылая злобной жаждой мести,
на удивленье сатане,
победный сонм кровавых бестий
в плену лишил царевну чести
и распял на крутой скале. Шумит Урал. Заря клубится.
царевна стонет под скалой.
нагое тело. Кровь струится
и точит камень вековой.

Ветры разносят стон распятой,
тревожа мрачный сон владык,
рабов волнуя - каждый пятый,
из возмущенной стаи взятый,
синее, высунув язык.

Года идут. Изгнанье длится.
Внимает казни горсть пажей -
а кровь попрежнему струится
из тела, сердца и очей.

Моя мечта не умирает!
Жива царевны до сих пор,
она в страданиях дерзает,
распятье - мукой попирает,
она встает с Уральских гор!!!

Рудницкая пуща. 1938.

О, мама бедная! имела ты одну мечту,
мечту достойную и подлинно святую -
дать жизнь и счастье сыновьям,
своим единственным, мерцающим лучам,
с эпоху жуткую, холодную и злую.

О, мама бедная! перенесла ты столько мук
и незаслуженных, напрасных испытаний,
ища забвения в слезах -
и в полных кротости, молитвенных словах
ты растворяла остроту своих страданий.

Судьбой жестокою - ты потеряла в жизни все,
что было ценным, начиная с колыбели, -
остались только сыновья,
и ты горела, как смиренная свеча,
мерцая пламенем средь мрака подземелий.

С какою силою ты ограждала быт детей,
какою жертвенной была ты на изломах,
как радовал тебя успех,
как волновал тебя их каждый новый грех
и как печалил их нередкий в жизни промах.

Но разве ты могла когда бы в мысли допустить,
чтоб сыновей твоих могли судить иные -
да кто бы мог быть лучше их!
да целый счет твоих не стоит пятерых,
а сомневаться в этом могут лишь слепые.

Многострадальная! Ты так напоминала Русь -
мою великую и сердцем и душою,
мою умученную мать, -
как и Она, порой, умела ты дерзать,
не зная отдыха, ни света, ни покоя.

О незабвенная" ведь ты была для нас одна,
как Русь безценная в страданьях и родная…
и ты в страданьях умерла…
как ветром сдутая, скорбящая свеча…
как и страна моя - в мучениях святая.

Судьба покорная - ты сыновьям дала завет -
тебя достойный перед небом и землею
- друг другу в жизни помогать
и иногда тебя в молитвах поминать -
скрепив завет уже последнею слезою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Прости-же бедная! Прости же мама наша русь!
Прости за то, что умерла ты на изгнаньи…
прости же мама сыновей -
за то, что не смогли твоих последних дней
и сердца уберечь от гнета и страданий.

Варшава 1938.

Быть может, что в борьбе жестокой,
среди иных, погибну я,
но верой страстной и глубокой
в стихийность русскаго огня
я силен - как живой поток,
стремленьем жизнь и мощь дающий -
как неисчерпанный восток,
мечту заветную несущий-
она - великий патриот
и жертвой спаянный народ.

. . . . . . . . . . . . . . .

Идя шестою частью света,
народом скованным в огне,
под флагом славнаго завета
неуязвима Русь нигде -
она - несокрушимый вал,
в своем величьи непреклонный,
она - упор гранитных скал,
самой природою взращенный,
она - поднявшийся титан,
она - безценный клад славян.

Мою мечту поймет славянин -
рабочий, вождь и гимназист,
поймет меня простой крестьянин
и академик и артист.
Меня поймет простой солдат
и генерал и комсомолец,
лишенец и невольный брат,
изгнанник - белый доброволец,
поймет ударник и босяк,
герой и трус - и друг и враг.
народ меня не позабудет,
народ поймет мою любовь -
она к дерзаниям побудит -
Русь не забудет моих слов -
блеснет огнем моя мечта
и мысль не будет одинокой -
она зажжется, как заря -
она зальет волной широкой
мой славный край - я в том клянусь!
и грянет новой славой Русь!

Мечта проста и не лукава
она мой пламенный завет,
она - сынов российских слава
и возрожденный звук побед -
она нетленный блеск вождей -
дерзанье мощнаго народа,
она - сияние царей,
она - славянская природа,
она - булат, она - печаль,
она - закаленная сталь.
она - бушующее пламя,
она и молния - и гром -
в бою незыблемое знамя,
она - безценный звук былин,
она - стремительная лава,
она - восточный исполин,
она - безсмертная Полтава,
она - великий патриот
и жертвой спаяный народ!!!

Варшава, 1938.

Из цикла "Царская семья".

Там, где лежат "Четыре братья",
с благоуханием весны,
над местом тайнаго распятья,
в порыве сказочной любви,
рыдая, падают в объятья
четыре царственных сестры.

Их обезкровленныя лица
и бледность хрупких, нежных рук
румянит алая зарница,
смячая след минувших мук.

И как прозрачныя вуали,
четыре призрачных мечты,
четыре бледныя печали,
одев на головы венки,
без слов, без слез, уходят в дали-
как неразгаданные сны.

Когда в лучах зари багряной
позолотятся небеса -
над притаившейся поляной
в тот день слышны их голоса.

- "Забыли мы свои мученья…
и нашу жертву… мы чисты…
мы всем несем в сердцах прощенье…
мы неразлучны… мы дружны…
сегодня наше обрученье…
наш первый, светлый день весны…"

. . . . . . . . . . . . . .

и стихнет вновь рудник угрюмый
на долгий, жуткий, мрачный год.

Из цикла "Царская семья".

Тебе, нетленный, в дни июля
Прервала царственную жизнь,
Средь мук, предательская пуля.

О юный, славный, мальчик бледный,
с головкой шелковой, как лень
и резвым сердцем - надежда людов и племен
- мечта империи победной…

Как мало было светлых дней
в твоей короткой, грустной жизни…
как мало счастья…
в своей же собственной отчизне…

Судьба тебя лишила трона
гигантской, сказочной страны -
и в дикой злобе - тебя терзали палачи,
не слыша царственнаго стона…

За что безумные рабы
тебя безжалостно казнили?..
зачем пылали
огни в таинственной могиле?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У стоп Урала… по Сибири…
близ вод синеющей Невы
безкровный мальчик, среди мглы,
блуждает в призрачном зефире…

Варшава 1939.

О, злобой вскормленное племя,
зачем ты распяло Христа,
взвалив себе на веки бремя
и гнет тяжелаго креста?

Из пыток, крови и мучений,
перенесенных для мечты,
явилось новое ученье -
прощенья, мира и любви.

Но, приняв новые заветы,
мир проклял всех твоих сынов,
создав безвыходное гетто
и ужас душащих оков.

Так шли века. Пришли гоненья
на твой народ во всех краях,
в тупом и диком изступленьи
тебя сжигали на кострах.

И в годы жутких испытаний,
когда отверг тебя весь свет,
ты после мытарств и скитаний
В стране славян нашел привет.

Цари тебя не раз ласкали,
тебя любил рабочий люд
и по заслугам награждали
твои способности и труд.

Народ терпел твои сужденья,
талмуд, язык, обманы, грязь,
твой пыл лукавых вожделений
и политическую вязь.

И триста лет ты жил спокойно
среди приветливых славян,
создавших гордо и достойно,
одну из лучших в мире стран.

Но в благодарность за призренье,
за право быта и приют,
ковал ты втайне потрясенья,
сводя с ума славянский люд.

Ты разжигал порок и блуды,
в тяжелый для России год,
и целованием Иуды -
на муки предал мой народ.

. . . . . . . . . . . . . . . .

В стране, увязшей по колена
в неравной, жертвенной борьбе,
зловеще чудилась измена -
среди вождей и при дворе.

Подполье глухо волновалось,
толчками подрывая трон
и мощь страны заколебалась,
разимая со всех сторон.

Когда над северной столицей
Блеснула призрачно заря,
народ, смущенный небылицей,
решил предать суду царя.

В тот год, безправием ужасный,
народ, однако, чести внял
и, несмотря на суд пристрастный,
царя достойно оправдал.

Но этот приговор народный,
возстановивший честь страны,
ты не нашел себе угодным,
пойдя тропою сатаны.

Царя, царевича, царицу,
князей, царевен, свиту, слуг -
обманом ввергнул ты в темницу,
вкушая сладость царских мук.

И царь безпомощный, в изгнаньи,
средь бушевавшаго огня,
был до конца своих страданий
достойным русскаго царя.

Он укреплял себя смиреньем,
сознаньем личной чистоты,
не поддаваясь искушеньям
и веря в силу правоты.

Последний русский царь-мечтатель,
в народе видя верный щит,
твоею волею, предатель,
обманом, зверски был убит.

С царем погибли в муках адских
все - кто были ему верны,
а их тела - в могилах братских -
были огнем истреблены.

. . . . . . . . . . . . . . .

Дав волю бесу дикой страсти,
ты окровавленной рукой,
сметая все , дорвался к власти
и начал правит над страной .

Идя стопой Искариота,
ты утопил народ в крови,
стянув страну цепями гнета
и тленом тела и души.

Ты не учел, однако, силы,
твой поцелуй давно остыл
и тайной царственной могилы
ты весь народ мой возмутил.

Тебе-ли, грязному пришельцу,
казнить положено царей!
тебе-ль, всемирному лишенцу,
дано итти стопой зверей!

Тебе-ли, жалкому пигмею,
дано сменить народный суд!
тебе-ли пошлому еврею
творить дано кровавый блуд!

Сей приговор Синедриона
тебе Россия не простит,
и злобных мудрецов Сиона
она достойно наградит.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Казненный царь легенду создал,
достигнул высшей красоты,
он кровь свою народу роздал,
как лучший сын своей страны.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Он смертью воскресил идею,
зажег огнем угасший луч
и мукой царственной своею,
блеснул сиянием из туч.

Он воплотил Руси страданья,
растленной ужасом чумы,
и кровью Русь призвал к возстанью
из царства гибели и тьмы.

. . . . . . . . . . . . . . . .

О, злобой вскормленное племя!
зачем ты распяло царя,
взвалив себе напрасно бремя
и ужас новаго креста?

Варшава, 1938.

Под Льежем, Ипром и Белградом,
Намюром, доблестным Верденом,
Изонцо и безсмертной Мирной,
превзойдя в боях геенну,
блеснули славой лучезарной
бойцы Антанты. В Дарданеллах,
под Гельголандом и Грюнвальдом
стяжали славу их враги…
Те смерти, подвиги и раны
в сердцах людей не умерли -
увековечили их страны,
перенеся в столицы прах
солдат безвестных с поля битвы -
народы - в искренних слезах
шептали им слова молитвы -
им монолиты вознесли
и зничь над ними возожгли,
прикрыв безгласные могилы
своих достойнейших сынов,
роскошным саваном венков.

. . . . . . . . . . . . . . .

Но есть один герой безвестный,
Антанты пламенный собрат,
солдат безропотный, чудесный,
в боях пробившийся сквозь ад -
один лишь он забыт землею -
всем миром - собственной страною,
не ждя ни славы, ни наград -
то русский, жертвенный солдат.
Но небом он не позабыт
и не забыт во веки мною -
ему безстрашному герою
я должен выковать гранит,
забытый памятник поставить -
его к груди своей прижать
и подвиг сказочный прославить,
цветами вечными, живыми
его могилу украшать -
возжечь негаснущее пламя
и на истерзанное знамя
прибить безсмертия печать.

Низины Пруссии, Сольдау,
кровавый Грюнвальд,Августов,
равнины Лодзи и Варшавы,
болота Вильна, Прасныш, Львов,
рвы Перемышля и Влодавы,

без блеска, почестей и славы,
без меры проливая кровь,
ты устилал в боях телами
и грудой русских черепов -

Перед тобой была лишь смерть,
она была с тобою всюду,
в ней видя верную подругу,
ты шел, как волк, вздыбивши шерсть,
в разбушевавшуюся вьюгу…

Травимый яростными псами,
ты окруженья прорывал,
ты огрызался лишь клыками
и, путь себе пробив штыками,
ты молча, в муках умирал.

Крепясь безсмертной, русской песней,
ты шел в неведомый поход,
ты гибнул массами без вести,
ты шел топиться на Стоход,
за бурный Прут, в румынский край,

в страну болгар и за Дунай,
смывал ты кровью край австрийский,
мессопотамский и галлийский,
храня суворовский завет
средь поражений и побед…

Когда голодный, без патронов,
без пулеметов и орудий,
срываясь бурей на тевтонов,
ты бешеным напором грудей,
ударом граненых штыков

срывал колючия рогатки
и, в буре рукопашной схватки,
ты рвал бетон, сметал врагов,
идя сквозь смерч стальных гранат
сквозь дым, огонь, сквозь смерть и ад.

Овеяный безсмертной славой
драгун суровый, боевой,
улан стремительный и бравый,
лихой казак, гусар шальной
и дерзновенный пограничник,
кавалергард и кирассир
и битвой вскормленный станичник -
ты удивлял аттакой мир -
когда безумной русской лавой,
в карьере взмыленных коней,
подобно молнии стоглавой,
блистая сталью палашей,
сверканьем сабель, пик и шашк,
петлиц, кокард, погон и ташек -
ты шел стихией океанской,
неся на остриях клинков
прорыв, победу смерть и кровь -
ты - гордость нации славянской -
достойный цвет ея сынов -
ея надежда и любовь.

Тебе - наводчик незабвенный
и орудийным номерам,
взращенным пушечной геенной
и установкой панорам -
хочу я должное воздать,
когда, прорезав ширь и гладь,
вы ураганною стрельбою
готовили пехоту к бою
и с сокрушительным "ура"
ее бросали на врага -
когда с чистейшей русской сметкой,
в бою зарвавшихся врагов,
разили вы прямой наводкой,
без установок и углов
и, разсртеляв запас шрапнели,
взрывали пушечный затвор…
когда без лишней канители,
рубя противников упор
вы, сбросив серыя шинели,
решали свой последний спор.

Стяжал безсмертье славой бурной
и ты - стальной орел небес,
когда атакою бравурной,
из туч бросаясь, ровно бес,
свергал ты вражьи самолеты,
срывал воздушные баллоны
и, разжигая пулеметы,
разил идущия колонны -
когда в безумные налеты,
не зная вовсе чувства страха,
ты с ширью русскаго размаха,
в дыму обстрела батарей,
"эскадрой смерти" окрещенный,
летал на смерть, метая бомбы,
взрывая гнезда блиндажей -
пороховые погреба -
разя бетоны крепостей -
мосты - вокзалы - города -
и, вспыхнув роковым огнем,
кончал губительный погром.

И ты - всколебленный морями
и славным стягом - гордый росс
и ты блеснул в боях огнями
и взрывом мин - герой-матрос
и ты - ударник смертоносный,
в боях закованный танкист
и ты - отважный машинист,
ведущий поезд броненосный
и ты - безумный пулеметчик,
сапер и дерзкий подрывник
и славший смерть гранатометчик
и славный знаменщик-старик,
циклист, средь боя связь несущий
и барабанщик - озорник
и ординарец вездесущий
и на смерть преданный денщик -
ты был безропотным героем
и будешь вечно жить в сердцах,
за жертвы данныя тобою
во всех безчисленных боях.
Под вековым российским флагом,
как сыновья одной земли,
одним на смерть ходили шагом
и равно кровь в боях лили
все племена страны великой -
от стоков Прута до Тайги
и от Камчатки полудикой,
до стоков царственной Невы -
и росс великий, как и малый
и белый росс и брат-поляк
и друг-грузин и терец шалый.
латыш, татарин и казак…
и финн угрюмый и эстонец
и перс и турок и русин,
ингуш, китаец и литовец
калмык и сарт и осетин…
и армянин и чех и немец,
монгол, чуваш, туркмен и грек
и швед и доблестный чеченец
и вихрем вспоенный узбек.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Прости же Русь - герой забытый,
прости свою родную Мать,
прости, что в буре, кровью смытой,
Русь не могла уже создать
тебя достойный монолит,
взнесенный гордо в небосклоны
и выковать гигантский щит,
как символ верной обороны,
хранящий Русь от нападений,
от жертв напрасных и смертей,
от моря крови и мучений,
от слез несчастных матерей,
от пыток вражеского плена,
от мук увечья, слепоты,
от мрака медленнаго тлена,
сыпного тифа, глухоты,
от дезинтерий и цынги,
конвульсий голода, гангрены -
и миллионов черепов
ея возлюбленных сынов.
Но жертвы, данныя тобою
в великой ужасом войне,
были оценены страною,
ковавшей опыты в огне -
пройдя сквозь ад войны и бунта,
сквозь казни внутренней борьбы,
на шири взорваннаго грунта,
народ сомкнул свои ряды -
и в память жертвы планетарной,
создала Русь гигантский вал -
живой - могучий - милитарный -
превосходящий наш Урал -
его размером мир затмила -
поколебала небеса -
из воли людов - сталь отлила,
из мышц - создала чудеса
и на крови твоей забытой,
взрастила новый, мощный строй,
тебя достойных монолитов,
готовых смело в новый бой.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Усвоив мощь былых заветов
и силу русскаго штыка,
сметет Россия блуд наветов,
призывом новаго вождя -
призывом - "новая Россия!!!"…
и гордость нации гигантской -
безстрашный, доблестный солдат
поднимет снова стяг славянский
и выйдет массой на парад,
проверить подлинныя силы
своих безсчетных корпусов
и в ритме траурных шагов
пройдет у стоп твоей могилы,
покрытой саваном знамен,
склонив перед тобою стяги,
и вслед за пламенным вождем,
скрепит безсмертный текст присяги -
"я жизнь свою отдать клянусь -
в бою с врагом за нашу Русь!"

Варшава, 1938.

Мне показалось, что я молод -
мне было тридцать восемь лет -
забыл я нищету и голод…
изгнанье… гнет… я поднял молот
и стал выковывать завет.

Как все и я блуждал порою…
и я искал пути во мгле -
на шел… на злобу сатане,
пошел я новою тропою
и слава каждому герою,
кто смело путь пробьет в скале.

Быть может дерзкой волей рока,
средь бурь, мне было суждено,
устами новаго пророка
сорвать с людей покров порока
и вскрыть таящееся зло.

И, если силой неземною
средь миллионов, выбран я
зажечь в сердцах волну огня -
пусть будет… жребий вынуть мною…
рискуя даже головою,
пойду я слова не тая.

Мы ничему не научились,
хоть нас учил зловещий серп -
зачем же стоки крови лились
и сонмы душ и тел растлились!
к чему даны мильоны жертв!

Уж четверть века смута длится -
в стране - свирепствует террор,
за рубежом - вражда и спор,
а зло в дальнейшем коренится
и здесь и там зловеще тлится,
врагам на радость - до сих порю.

Мы никогда не понимали
чем был наш сказочный народ -
безумных жертв - не оценили,
его глубин - не постигали…
мы проходили через брод.

Народ наш спал по принужденью
тяжелым, долгим, мертвым сном -
он нам казался лишь глупцом,
достойным выполнять веленье,
его-же бурное стремленье,
мы проглядели - за крестом.

Россия! - ею мы смущались,
гнушались слова - патриот,
всего славянскаго чуждались -
иным богам мы поклонялись -
иному пели сотни од.

Мы проглотили нашу славу
- богатство долгих сотен лет,
забыли тысячи побед
и, подрывая мощь булавы,
мы нашу, Русскую державу,
толкали в пропасть зла и бед.

Кто подготовил бунт стихийный
страну разверзнувший до дна?
кто вызвал ужас замогильный
и оказался вдруг безсильным
сдержать лавину октября?

Теперь гнетет нас ожиданье,
разсеянье, вражда и плен,
тиски нужды, разврата тлен,
лукавых мыслей истязанье,
тупик, отсутствие дерзанья
и жажда быстрых перемен.

А нас природа одарила
полетом, волей и умом -
богато нас земля вскормила -
судьба к дерзаньям побудила,
в огне сковала боевом!!!

Нас губит жажда дикой мести
и здесь и там. К чему она
страна и так разорена
чумой и ядом жалкой лести,
попраньем логики и чести
и мраком пошлости и зла.

Свои-же собственные вины
взвалить хотим мы на народ -
как в старь и ныне гнутся спины -
довольно длится гнет звериный,
кровавый выжимая пот!

Довольно клятв и обещаний,
сулящих близость всяких благ!
довольно лжи! Довольно плах!
довольно адских истязаний,
смертей и гнусных покаяний!
довольно крови в погребах!

Та кровь пролитая - нас вяжет,
она все споры разрешит!
та кровь пролитая - обяжет!
та кровь - еще себя покажет!
та кровь - безумием горит!!!

Наш гнет нам будет искупленьем
и здесь - и там. Ведь мы равны!
мы сыновья одной страны!
и не порвут нам братских звеньев
кровавым, зверским изступленьем
послы слепые сатаны.

Найдется грязный искуситель
поправший честь моей страны -
найдется истинный вредитель,
палач, убийца и растлитель
больного тела и души.

Я подожду! - настанет время,
когда окрепнет мой народ
и час возмездия пробьет -
когда стальным ударом в темя,
сметет он избранное племя
и честь земли своей спасет!

Свершится все само собою,
когда ударит люд в набат -
когда мильонною волною
пройдет он бурей над страною
и водворит в России ад.

Тогда настанет суд народный,
жестокий, быстрый и прямой -
он грянет громом над Москвой!
тиранов свергнет люд голодный,
как месть - безжалостный и злобный
- то уготовано судьбой!

И стихнет буря. Всколыхнутся
в народе пламенном сердца -
сердца достоинством забьются!
как никогда - сердца сольются!
сердца зажгутся - как заря!

Страна из бедствия воспрянет -
страна излечится от ран -
на удивленье вражьих стран
эпоха новая настанет -
Русь размахнется! Русь возстанет!
Русь станет гордостью славян!!!

Нас будет триста миллионов!
создастся грозный монолит!
не страшен будет вой драконов,
ни рык макак, ни штык тевтонов,
ни сталь, ни газ, ни динамит!

Но если все-же кто посмеет
семью славян задеть войной -
тот незадачливый герой
пожнет сторицей, что посеет -
дни Тамерлана побледнеют,
когда восток сорвется в бой!

Зажгут славянские гиганты
огнем войны сердца славян!
тогда восточная Антанта
пройдет с Москвы - до Аликантэ
и брызнет кровью океан!

Пора! - Должны утихнуть споры!
Готова смена юных лет!
Редеет мгла! - Мерцает свет!
Схватились в распре волчьи своры!
Пора уж осмотреть затворы
и с честью выполнить обет!

- "Любить ревниво край свой славный -
беречь достоинство славян -
в народ войти, как равный с равным -
поставить труд заданьем главным
и в бой ходить - как ураган!" -

Гордись-же Росс своей страною
и верь в свой жертвенный народ!
уж близок новый славный год,
когда победною тропою,
с открытой гордо головою,
придет к булаве - патриот!

Рудницкая пуща, 1938.

В тиши пишу я эти строки,
А близится девятый вал, -
Могучий, бурный и широкий…

Пусть знают все народы мира,
что мы безсмертны на земле -
что на Мурмане и Памире,
на Сахалине и Днестре,
патриотическая лира
готовит славный люд в борьбе.

Заняв шестую часть вселенной
несокрушимый в битвах Росс,
отвагой дерзкой, незабвенной,
средь неустанный бурь и гроз,
из череды разнопленной,
сковал достойнейший колосс.

И не в пример великим странам,
создавшим быт за счет рабов,
Россия побежденным кланам
несла свободу и любовь
и, выйдя гордо к океанам,
дала народам труд и кров.

Но пусть усвоют все народы,
что Русь великая сильна
не тем, что бранныя походы
и лет славянскаго орла,
в борьбе с врагами и природой
из тьмы - гиганта создала!

Сильны мы русскою натурой,
могучи - пламенем души,
велики - сказочной бравурой
и силой жертвенной любви,
безсмертны - русскою культурой
- предначертанием судьбы!

Варшава, 1939.

Motto.
Россия - не забудь героев -
Их именами ты сильна
И их же жертвенною кровью
Твоя земля орошена

Манеж - струится пот и пена…
слабеет шенкель… боль в висках..
сочится кровь… трещит колено…
- на полудиких дончаках,
идет в пыли за сменой смена,
не зная вовсе слова страх -
она идет на рвы и валы…
- в дожди, метели, холод, зной -
она срывается на скалы -
на новый, жаркий, конный бой…

- в огне недремлющаго ока,
ковалась будущая мощь -
готовил конницу востока,
лихою школой - новый вождь.

Поход далекий и кровавый -
горит огнем войны весь мир -
от новой битвы к новой славе,
как на широкий, званный пир,
бросает вслед за лавой лавы
блестящей конницы кумир…

- врубаясь шашкой в край австрийский,
проделав сказочный прорыв,
он в славной битве галицийской,
как сокрушительный порыв -
блеснул ударом наступленья,
разбил на голову врагов
и окрыленный дерзновеньем,
ворвался бурей в гордый Львов.

Дни смуты - признак разложений…
потоки крови… злобный вой…
развал фронтов… мятежный гений…
и власть приявший - новый строй…

- в тоске нежданных потрясений
ушел достойнейший герой,
не веря в новые порывы
и близость новых, славных дней,
не веря в бешеные срывы
готовых к подвигу людей -
и в немощи славянской силы
померкли дня его побед,
у новой жертвенной могилы
безумных действ - безумных лет.

Ю. Даль. Полеты. 1939, с. 56-57.

Ты шел упорною тропою
всю жизнь свою - для блага Дона
и был для Родины и Трона -
до смерти преданным душою.
Как витязь сказочной былины -
ты был безхитростен и прям,
пример давая казакам,
идя в поход - в полет орлиный…

- Ты с честью бил врагов державы,
смывая фронты в битвах кровью,
горел ты пламенной любовью
и честью заслужил булаву.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
когда страну объяло пламя,
губя добро казачьих нив -
твой звонкий, жертвенный призыв
собрал орлов донских под знамя.

Но звон тревожнаго набата
тебе готовил испытанья…
и Тихий Дон разлился бранью…
пошли казаки - брат на брата.

Не знал ты злого чувства мести,
как решено было судьбой -
своей же собственной рукой
прервал ты жизнь - внимая чести.

Варшава, 1939.

Тебе кавказскому орлу
я посвящаю эти строки -

когда в далекую страну,
сквозь горы, валы и потоки,
в метели, стужу и пургу,
ты шел героем одиноким,
готовя вечному врагу,
удар достойный и глубокий…

Ты верно вел своих орлят,
свои в тылу оставив базы -
ты вел достойнейших солдат
и в скалах прорубавших лазы!

Ты шел упорно, как булат,
хоть враг сильнее был в три раза -
спешил ты взять заветный град
и, перейдя хребты Кавказа,
как сокрушительный самум,
ты занял мощный Эрзерум.

Варшава, 1938.

Одна безумная граната
Прервала твой орлиный лет.

Отважный, нервный и кипучий -
он шел в поход…
он знал один лишь путь - вперед!
как наш достойнейший народ -
как наш славянский род могучий.

Фронты в огне… фронты в дыму…
идут дивизии в прорывы…
герой во вражеском плену
далекий фронт манит призывом…
дерзанье… сказочный побег…
и славный вождь на поле брани.

Народ вручил ему булаву
и честь страны…
как все достойные сыны,
сомкнув ударные ряды,
пошел он в новый бой кровавый.

В стране хаос… в стране разлад..
в тылу предательство… измена…
на фронте бой… на фронте ад…
- страна не шлет героям смены…
решенье… жертвенный порыв…
и горечь новаго плененья.

Судьба явила патриота
в ненастный год…
и, прорубив себе проход,
он дерзко двинулся в поход -
единый в мире по полету.

Шумят ряды… резвится стяг…
горят сердца, хоть шаг неровный…
маячит пламенный казак
- последний, доблестный Верховный…
засада… штыковой удар…
и сбита новая преграда.

Бушуют злобные бураны
и стынет кровь…
порывы ледяных ветров
глушат борьбу и лязг штыков,
среди кровавого тумана.

Редеют силы… тает строй…
мелькают дни… текут недели…
но верен знамени герой,
ведя бойцов к заветной цели -
терпенье… новое кольцо…
- "прорвать штыками окруженье!".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Одна безумная граната
прервала твой орлиный лет.

Варшава, 1939.

Клубятся огненныя зори
И вьется гордо славный стяг,
Врезаясь сталью в волны моря,
Идет в неравный бой Колчак.

Блистают вспышки молний…
грохочет гром…
и смертью дышат волны
- но напролом
идет безумная эскадра,
на бой с врагом -
и рвутся с гулом ядра…
- и рвется гром…

На славной рубке капитана
стоит дерзающий герой -
герой дерзающего клана -
и юной, пылкою душой
ведет судно - на бой с титаном.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Врагами и бурей разбита армада,
но славный Андреевский флаг
не сорван - ни бурей, ни силою ада -
и знает Россия и враг,
что спас его в битве с эскадрой микадо
- достойный безсмертья Колчак.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Года безумных снаряжений -
года безчетных жертв -
года безчисленных сражений -
года побед и поражений,
каких еще не видел свет..

Как драгоценную зеницу
великой, царственной Невы
берег Петровскую столицу
средь бурь и мглы,
в огне безжалостной войны -
отважный, опытный моряк,
Колчак - своей страны достойный.

На бурном, Черном море
решался вечный спор -
и с выси Крымских гор,
страна готовила упорно
бросок гигантский на Босфор.

Великой тайне снаряжений
внимал безгласный Чатыр-Даг -
во имя жизненных велений -
их вел все тот-же юный гений
- судьбою избранный Колчак.

Но силой бурной, неземною -
с Амура и до Прут,
подобно грозному прибою,
разлилась русской кровью смута,
прервав славянский лет герою…

. . . . . . . . . . . . . . . .

От грани гордаго Урала
до недр таинственной тайги,
из непроглядной, жуткой мглы
Сибирь безбожная возстала
и самовластно в ночь призвала
спасать достоинство страны.
героя моря - Адмирала.

Гремит победами Правитель -
его стопам внимает мир -
идет Верховный Повелитель,
народом избранный кумир…

. . . . . . . . . . . . . . . .

Тебе безсмертному герою
судьбою было суждено,
быть поглощенным навсегда
не океанскою волною
и не в пылу морского боя
с эскадрой грознаго врага -
как подобает патриоту,
испив мучения до дна,
погиб ты - Русь запомни это!
- от стали русскаго штыка…

Сорвались вершины Урала…
раздвинулись недра тайги…
священныя воды Байкала
сорвали гранитные льды…
и на землю тучей упала
средь бурной, кровавой пурги
- безкровная тень Адмирала…

. . . . . . . . . . . . . . . .

Страна позор свой искупила
кровавой жертвой долгих лет.

Варшава 1939.

Клубится дым… ревут гранаты…
летит штандартный эскадрон…
свистит картечь… но мчатся хваты,
не остановит их урон -
уж близко… рубят… пушки взяты…
и смят тевтонский бастион.

- идя шальной, безумной лавой,
на быстроногих гунтерах,
покрылся легендарной славой,
на прусских, вспаханных полях
гвардейский Конный полк двухглавый.

Дымится степь… идут наметом
за сотней сотня - казаки…
пылают паром пулеметы…
"вперед кавказские орлы!" -
и силой страстнаго полета
безсмерны белые бойцы

- их вел без устали к победам,
срываясь бурей в новый бой -
и создал новую легенду,
сраженьем вскормленный герой -
лихой потомок славных шведов.

Гремят бетоны новой Трои,
неся врагам ответ орлов…
в последний бой идут герои…
на смерть… - за честь своих крестов…
и бурной, вспененной волною
смывают скопища врагов…

Горят брустверы Перекопа…
клубится дым… Сиваш изсяк…
- влилися кремлевские холопы…
залился кровью белый стяг…
и пали белые окопы…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Исполнив рыцарски заданье,
средь моря пламени и тла,
последний вождь ушел в изгнанье,
в сердцах оставив навсегда
завет безумнаго дерзвнья
и славу Белаго креста.

Варшава, 1938.

О юный и мятежный гений!
Нежданный баловень судьбы -
Не миновал ты череды
Вождей заочно обреченных

Гвардеец сказочной бригады,
- творенья славнаго Петра -
не знал ты никакой преграды,
какая б удержать могла -
движенье славы и награды
отрады каждаго вождя.

Твое великое призванье
прервал жестокий, вражий плен,
но гнет и тягость наказанья,
в тиши нависших, мрачных стен,
в тебе усилили дерзанье -
не раз пытался ты бежать
и, несмотря на истязанья,
ты сердцем не устал дерзать.

Удача смелаго побега
вскрылила бурныя мечты…
с ростопом мартовскаго снега
и красным заревом весны,
ты - следом Вещаго Олега,
пошел по бранному пути.

Когда возстали брат на брата,
купаясь в собственной крови,
повел ты краснаго солдата
в свои безумные бои…

- схватившись в девственной Сибири
с достойным битвы Колчаком,
на необъятной, бурной шири
блеснул ты волей и умом,
залив огнем стопы Памира…

- с востока ты пошел за славой
на страстный запад… как тайфун
прошел над сказочной Варшавой
твой дикий, пламенный табун,
сметенный битвою кровавой - у Радзимина…

- и незабвенной будет дата,
когда ты голою рукой
повел безумнаго солдата
в, казалось, безнадежный бой
с огнем возставшаго Кронштадта…
- но гений твой блеснул здесь вновь
и дорогой была заплата
рискнувших бунтом - моряков…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Велик был пыл твоих амбиций
и дерзновенен их узор -
как при атаке всех позиций,
решал ты кровью всякий спор
и в триумфальной колеснице -
ты шел всему наперекор.

Создав гигантов обороны,
упрочив запад и восток,
пошел ты в след Наполеону…
- ты видел сказочный чертог
и славой шитыя знамена…
ты вождь героев… и кумир…
у ног твоих лежит корона…
и пред тобой трепещет мир…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из битв, разыгранных тобою,
была нежданной лишь одна…
- тебе, безспорному герою,
уже готовила судьба,
упасть с разбитой головою -
к ногам тупого палача.

Варшава, 1939.

К чему огонь напрасных прений
Нам нужен новый, яркий гений

Мой стих звучит как пропаганда,
зажжет он подвигом сердца
и от Невы - до Самарканда,
от вод Хасана - до Днестра -
звучать он будет песней страстной,
как бурный, пламенный призыв -
как новый гром средь мглы ненастной -
как сокрушительный порыв!..

- Я верю, что моя страна
таит желаннаго героя,
глубоко верю, что она,
подобно грозному прибою,
сорвет стихийно берега
и как начертано судьбою -
явит достойнаго вождя…
. . . . . . . . . . .
идет он твердою тропою.

Юрий Даль. Орлиные полеты. 1-й сборник поэзии. Издательство автора "Набат". Типография Е. Котляревскаго, Вильно.1939.

Подготовка текста © Александр Велецкий, 2002 - 2003.
Публикация © Русские творческие ресурсы Балтии, 2000 - 2003.

Поэзия   Обсуждение   Русские Ресурсы    Балтийский Архив